Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том I

Между прочим, в начале своей жизни с Петром молодая и бойкая Акулина пыталась лечить мужа от запоев: давала ему всякие наговорные травы, поила разными отварами. Петр все это послушно принимал, а через несколько дней после «лечения» при очередной встрече с дружками напивался, что называется, до положения риз и находился в таком состоянии несколько дней, а затем являлся домой трезвый как стеклышко и как ни в чем не бывало принимался за какую-нибудь прерванную запоем работу.

В семье Пашкевичей сохранились воспоминания про два курьезных случая, происшедших с Петром Яковлевичем, устно передаваемых последующим поколениям.

Первый случай произошел в начале 1900-х годов. Кто-то из родных или знакомых сказал Акулине Георгиевне, что от пьянства излечивают специальной конфетой «пастила». В то время в появившихся уже в Шкотово китайских лавчонках конфет не было, нужно было за ними ехать в город Владивосток.

Железной дороги, связывающей Шкотово с Владивостоком, тогда еще не было, но Акулину это не остановило. Верхом на лошади, взяв с собой еще одну для вьюков, она горными тропами, за двое суток проделала 60 верст, отделявших село от Владивостока. В только что открывшемся магазине «Кунста и Альберса» приобрела два ящика бело-розовой пастилы, что-то около пуда. Пользуясь случаем, купила кое-что нужное для хозяйства и благополучно вернулась в Шкотово. Само собой разумеется, что деньги для приобретения этого «лекарства» ей пришлось занять у аптекарши.

Петр Яковлевич любил сладкое и предложенную пастилу употреблял с большой охотою. В течение недели он покончил с конфетами и действительно пока их ел, он не пил. Но зато, как только кончилась пастила, он напился с удвоенным старанием. Понятно, что кормить мужа все время сравнительно дорогими конфетами Акулина Георгиевна не могла и, кажется, именно после этого случая махнула на его лечение рукой.

Второй случай произошел гораздо позже, чуть ли не в 1914 году. Как-то в разгар одного из запоев Петр был обнаружен спящим кем-то из Калягиных где-то на задворках у китайской фанзы в самом неприглядном виде. Кое-как растолкав пьяного, они довели его до дома и сдали на руки плачущей жене. Рассерженная женщина, занимавшаяся в это время стиркой, отхлестала своего беспутного «владыку» мокрым бельем и, раздев его догола, уложила в постель и заперла в спальне. А сама занялась приведением в порядок его испачканной одежды. Перенеся безропотно экзекуцию и последующее раздевание, Петр заснул. Часа через три, проснувшись и ощущая непреодолимое желание опохмелиться, он обнаружил, что лежит в постели совершенно голый и никаких, даже самых необходимых принадлежностей мужского туалета ни около него, ни вообще в комнате нет. Дверь в спальне заперта на замок. Желание выпить было так велико, что совладать с ним Петр Яковлевич не мог. На стуле около кровати он обнаружил капот своей жены. Недолго думая, он надел его, прыгнул в окно и уже через полчаса сидел в ближайшей китайской фанзе и с наслаждением угощался «ханшой», которую ему его китайские приятели часто преподносили бесплатно.

Кстати, о капоте, капотом называлось такое домашнее, даже, скорее, интимное одеяние женщины, которое несколько похоже на то, что теперь обыкновенно называют домашним халатом. У крестьян такая одежда не была в ходу, и появление ее в доме Петра Яковлевича Пашкевича явилось следствием хороших отношений, почти дружбы, завязавшейся между хозяйкой аптеки Хлудневой и Акулиной Георгиевной. Они были примерно одного возраста и одинаково держали на своих плечах хозяйство. Если Акулине Георгиевне пришлось это делать из-за пагубной страсти своего мужа, то ее приятельница была вынуждена взять на себя все заботы по дому и аптеке потому, что ее муж, старше ее чуть ли не на 10 лет, страдал, кроме того, еще какой-то тяжелой хронической болезнью. Может быть, именно поэтому у них был всего один ребенок, дочь Таня. Между прочим, эта дочка была тоже элементом, сближающим их семьи. Таня была младше Кати на два года, дружила с последней, а, правильнее сказать, Катя исполняла обязанности няньки.

Вот благодаря дружбе Акулины Пашкевич с матерью Гали, женщиной из «благородных», в семье Петра Яковлевича и появлялись и капот, и кое-какие другие вещи, и привычки, и даже кушанья, свойственные не простым крестьянам, а более интеллигентному кругу людей. Общение с семьей Хлудневых, наблюдение за установленными в ней порядками известным образом отразилось на поведении, на манерах и даже на одежде детей Акулины Георгиевны. Больше всего влияние этой семьи испытала на себе Катя, бывавшая в ней чаще других детей.

Дети подрастали, все больше становилось от них не только шума и веселья, но и помощи в различных домашних делах. Старший сын отлично учился и много обещал в будущем. Хорошо училась в высшем начальном училище и старшая дочь Людмила. Между прочим, на повышении ее образования, как, впрочем, впоследствии и всех остальных девочек, настоял Андрей.

В то время образованию женщин, особенно крестьянок, придавали малое значение: читать-писать умеет и слава богу, а то и этого еще много. Детей рожать, да в поле работать – вот ее жизненный путь, для этого особой грамоты не нужно. Так рассуждали многие крестьяне в Шкотово. Так говорили и думали и ближайшие родственники Пашкевичей, и лишь незначительная часть молодежи была с таким мнением не согласна, но обычно с ее мнением считались мало.

Однако в семье Петра Яковлевича мнение Андрея, и особенно Василия, имело большое значение. Когда Василий настаивал на необходимости образования для сестер, Андрей заявил: «Пусть уж я один останусь необразованным, но буду работать так, чтобы все мои сестры стали людьми грамотными. Василий выучится, поможет, может быть, потом и мне удастся поучиться».

Да и сама Акулина Георгиевна не хотела, чтобы ее дочери выросли такими же неграмотными, как она. Своим практическим умом она хорошо понимала, что времена меняются, и грамотная девушка сумеет найти в жизни лучшую дорогу.

Началась война с Германией, превратившаяся вскоре в Первую мировую войну. Однако семьи Петра Яковлевича Пашкевича она не коснулась, сыновья его были еще молоды, а сам он, хотя и имел возраст, подлежащий мобилизации, но так как в свое время действительную службу не проходил и содержал большую семью, то мобилизован не был.

Из всех братьев Пашкевичей был призван только младший, Леонтий, да и тот, благодаря имевшимся у него связям, на фронт не попал, а остался служить где-то во Владивостоке.

С первых дней войны в армию был призван старший сын Михаила Яковлевича.

– Гавриил, или, как его звали в семье, Гаврик. К 1914 году он закончил Владивостокскую гимназию и поэтому с началом войны был зачислен в школу прапорщиков. В 1915 году он ее окончил и уехал на театр военных действий куда-то в Румынию.