Ирина Соловьёва - В потоке творчества: путешествия и подвижничество. Терентiй Травнiкъ в статьях, письмах и дневниках. Книга четвёртая

Как-то раз после очередного возвращения Травника из путешествия, кто-то из его друзей подметил, что когда он входит в отчий дом, то от него так и веет волей и покоем, дышится неуловимыми ветрами дальних странствий. Я и сама не раз встречалась с ним после таких поездок, замечала, что от Терентия и впрямь струится аромат свободы, льются пряные и пьянящие, терпкие возду̀хи дальних, неведомых мне далей.

Высокий – за 1,90 ростом, мужественный, всякий раз загорелый и обветренный, полный сил, здоровья и творческих планов, Терентий покорял присущей ему скромностью и неспешностью, так словно бы знал наперед то, о чем его должны были спрашивать, знал, а потому никогда не суетился. Вот и теперь, представший предо мною трогательный широкоплечий богатырь, этот свободный и красивый душою человек, излучал, как мне казалось, наивысшую степень доверия, будучи не способным на какую-либо мелочность, лукавинку, на привычные многим делишки и беготню. Это был русич в самом, пожалуй, верном смысле этого звучащего понятия, воспитанный на любви к Родине, уважении к родителям и трепетно-требовательном отношении к женщине. Таким Терентия знали многие, с таким Травником встретилась когда-то и я. Многогранный и непостижимый, он с легкостью превращался в ребенка: пытливого, доверчивого и любознательного, смотрящего на мир глазами широко распахнутой души и творил. Миг, и перед тобой студент, революционер-разночинец, вольнодумец из девятнадцатого столетия, способный смело и аргументированно обосновать свою позицию, свой взгляд на вещи. Еще мгновение и откуда-то из неведомых мне пространств появляется утонченный, меланхоличный поэт Серебряного века и читает лучшее свое стихотворение. Таким был и есть этот человек: до мозга костей русский, до невозможного столичный, по уши влюбленный в российскую старину, в её глубинку интеллектуал:

– нахожу и читаю я в его ранних стихах и верю, верю каждой строке написанной этим художником слова.

А ведь действительно, такие путешествия давали Терентию почувствовать не только внутреннюю раскрепощенность, но и духовную сосредоточенность, и ещё то, что сам поэт нередко называл «утешающим плачем его душеньки-души».

На мой вопрос о цели нынешнего путешествия, Терентий ответил, но как бы самому себе: наполниться, насытиться, вызреть и стать… «Знаешь, – очнувшись и теперь уже обращаясь ко мне продолжил он, – нравится мне Россия и всегда нравилась, как-то по душе мне Русь моя бескрайняя. Меня тянуло и тянет в пешие походы именно здесь, тянет в эту свободу, на эти красоты взглянуть, „тянет край заброшенный“… Помнишь, как у Есенина „край ты мой пустырь“, – вот меня-то этот „сенокос некошеный“, эти лес да монастырь и тянут. Я, можно сказать, не на шутку пристрастился к путешествиям, сделав их наиважнейшей составляющей своей жизни, своего духовного мировосприятия. Ты только представь, – тут Травник замер, и как-то тепло, несколько по-детски улыбнувшись, продолжил, глядя куда-то далеко-далеко, – колокольный звон, свечи, ладан, аромат с покосов, пыль дороги и дурманящий запах стойла, а во всем этом с тобою душа, не что-то, а твоя душа – покорная, понимающая, тихая, как девица пред суженным. Вот так-то! А без нее я и не ездил. Что еще делал? А разное: записывал впечатления в дневниках, задавал вопросы встречным людям, зачастую очень умным и знающим, получал ответы, делал выводы и писал… Вероятно таким образом, я неосознанно копировал важные моему эстетическому вкусу черты ищущего славянофила позапрошлого века. Может оно, всё моё творчество, и питалось этими ассоциациями… А впрочем, почему может? Конечно же питалось! И не только питалось, но и цвело, и плодоносило от собранных за время путешествия впечатлений. Сколько замечательных мгновений познало и испытало таким образом моё сердце, когда я, за тысячу верст от дома сидел с альбомом, делая наброски, или что-то напевал, сочиняя музыку, или просто писал стихи, заполняя увиденным дневники. Понимаешь, это особое, скажу я тебе, счастье – творить в таком состоянии. Оно во мне с юности поселилось. Зернышком малюсеньким кинуто, вот и складывалось оно, зрело, росло десятилетиями, а теперь выросло, стоит и не разрушается ни при каких условиях, потому как в нём и правда, и любовь Божия».

Иногда «катался» Терентий по городам и весям земли российской и «методом тыка»: маршрут выбирал легко, просто слушал и следовал внутреннему голосу, наметит место и ехал. Посетит, порадуется, только галочки и успевает ставить на карте, мол, тут побывал, тут… Никаких особых целей на первый взгляд, казалось, и не было, но не будем спешить с выводами. Как ни странно, несмотря на свою явную религиозность в период девяностых, он даже в Лавре Сергиевой был разы, намечая для поездок и посещений в основном те монастыри, что подальше от Москвы, а то и за пределами Московской области. Что касается самой области, ее монастырей и храмов, то он её объездил, что называется «вдоль и поперек».

Впечатляет обширная география его путешествий по России. Приведу из дневников одно только перечисление (без описания) других краев и областей, где он побывал: Пензенская, Коми, Мордовия, Саратовская, Липецкая, Воронежская, Тульская, Рязанская, Орловская, Калужская, Владимирская, Ярославская и дальше туда за горизонты – в Екатеринбург и Оренбург, на северный Урал, на Тянь-Шань, Алтай, Саяны и Среднюю Азию, в города Западной Сибири. Впрочем, основу его путешествий составляла все-таки европейская часть России. Практически это вся площадь от северных территорий Карелии, Вологодчины и до южных, юго-восточных городов, таких как Таганрог, Барнаул и Сочи.

В бытность существования Советского Союза, когда можно было без труда попасть в любой его уголок, проехал Терентий и по республикам, побывав в Алма-Ате, Тбилиси, Ташкенте, Кишеневе, Самарканде, Минске, а также в городах Прибалтики. Сплавлялся по Оке, Волге, Дону, Оби и Енисею. С группой путешественников был в прикаспийских степях, бороздил Черное и Азовское моря, а вот Восточную Сибирь – Эвенкию, Якутию, где странствовал его друг, известный путешественник и художник Демьян Михайлович Утенко́в, Терентий так и не посетил, не хватило ни времени, ни возможностей. У него была мечта: попасть на Чукотку и на Кольский полуостров, но не сложилось. Что касается предгорья Урала, то с европейской стороны оно Терентием исхожено, по многу раз. Цель этих путешествий заключалась в том, чтобы самим настроем, самим фактом подобного деяния благодарить Бога и жизнь.

«Я шел за чудом благодарения, шел за русской историей, собирал фольклор, мне было интересно создавать фотолетопись тех мест, куда приводили меня дороги, куда ступала моя нога. Именно об этом мне хотелось создать цикл дневников и аудиозаписей. Конечно, я старался узнать тонкости, особенности и тайны тех мест, где я бывал, встречаясь со знахарями, лекарями, старожилами сел и деревень, и местными священниками».