Владимир Гречанинов - Страна сплошных гуманитариев. Ироническая публицистика

Посетители были задумчивы и сосредоточены, они молча переходили от стенда к стенду, смотрели на фотографии, некоторые вытирали слезы. Они смотрели на зверства, которые не так давно творили такие же немцы, возможно даже их родственники или родственники знакомых, и им было стыдно и страшно, это было видно по их опрокинутым лицам. Им было стыдно за то, что такое могли делать их соотечественники и вообще люди. В античной трагедии это называется катарсис, очищение страданием, это тяжелое, но с точки зрения истории позитивное чувство. Гарантия невозврата.

А ведь в ту пору Германия тоже была великой страной. Империей. Немцы строили дворцы, каналы, корабли, самолеты и доступные автомобили, выпускали потрясающие товары народного потребления, снимали замечательные фильмы, которые потом назовут трофейными. И в том благополучном мире жили прямые родственники сегодняшних посетителей «Топографии террора», которые теперь не могут без слез смотреть на дела своих отцов и дедов. Это действительно очищение и гарантия. И потому у них невозможно представить телевизионную дискуссию на тему «Как оцениваете роль Гитлера в истории…», в которой, вдобавок, выступал бы жизнерадостный внучок Риббентропа.

А у нас все это можно. Хотя у нас тоже был террор, и у него была своя не менее впечатляющая география и топография. Но и сегодня все олицетворяющие этот террор здания, включая Лубянку, прекрасно располагаются на своих прежних местах и по старому назначению, а вот музея нет.

Да и быть не может, ведь музеи нужны для того, чтобы помещать в них свое прошлое, а если прошлое так и не стало прошлым, оно живет не в музеях, а на улицах и в душах. В этом случае развитие прекращается, а время, как в фильме «День сурка» начинает не двигаться вперед, а ползти унылыми старческими кругами.

Это называется застой, стагнация, ни к чему хорошему это не ведет, это наши вечные Жигули, и именно это, увы, мы и видим вокруг.

Одним из любимейших развлечений 60—70 годов был Московский кинофестиваль. Он проходил раз в два года, это было редкое и долгожданное событие, киноманы, а тогда киноманами были почти все, брали отпуска и проводили две жаркие июльские недели не в Сочи, а в темных кинозалах. Если повезет с абонементом – в «России», «Космосе» или «Октябре», если нет – в «Ереване» или «Байконуре», что, впрочем, тоже было большой удачей. Если достать абонемент не удавалось, а это был дефицит из разряда мебельной стенки, можно было купить в окраинных кинотеатрах отдельные билеты – полтора рубля на два фильма, и это тоже было большой удачей, за которой народ гонялся по всей жаркой Москве. Впрочем, метро тогда было чистым и прохладным, а бомжей можно было встреть только во французских фильмах, где они красиво назывались клошарами.

Сегодняшнему ленивому зрителю трудно представить, что попасть на фестивальное кино тогда было счастьем, сравнимым с поездкой за границу, а обычные люди в ту пору за границу не ездили. Никаких михалковых на фестивале не было, это было настоящее кино, и многие конкурсные и внеконкурсные фильмы тех лет я помню до сих пор. Широкий экран был окном в большой мир, временами опасный, зато населенный красивыми женщинами и мужественными мужчинами, которые живут настоящей увлекательной жизнью, пока мы тут уныло запускаем ракеты и выполняем пятилетки в три года. Так нам казалось. А еще во всей этой киносублимации реальной жизни была надежда, что когда-то этот волшебным мир придет и к нам.

Таким же заграничным фестивалем, спортивным окном в мир, стала и Олимпиада. Моя приятельница работала в Олимпийском комитете в Костянском переулке (потом это здание отдали Литературной газете, а теперь и вовсе сломали) и сделала мне карточку аккредитации с волшебными словами «Электронная пресса. Все олимпийские объекты».

Это называлось «работать на Олимпиаде», хотя никакой работы, если честно, там не было, была фиеста, двухнедельный праздник, который запомнился на всю жизнь. Работа состояла в том, что огромное количество привлеченных журналистов ходили куда хочется, смотрели что нравится и везде пили вездесущию фанту и другие напитки. Это был почти коммунизм.

Конечно, запомнилась пустая, невероятно чистая и спокойная Москва, такого города никогда раньше не было и никогда больше не будет, а жаль. Запомнились сосиски и сигареты «Аполлон-Союз» с привкусом вирджинского табака, которые можно было купить в любом магазине. Это потом станет нормой, но радости уже не доставит. Запомнилось огромное количество людей в форме на улице, из-за чего иностранцы тут же окрестили Олимпиаду «Праздником советской милиции». А это была вовсе не бдительность, просто милицию в столицу привезли со всего Союза, гражданскую одежду они почему-то не взяли, и в свободное время выходили погулять по Москве в чем есть – в форме. Впрочем, этот вопрос был решен быстро и радикально. Нет, цивильное им не выдали, просто запретили в свободное время выходить на улицу.

Говорят, на Олимпиаду потратили чуть не 3 миллиарда долларов. Вполне возможно. В Концертной студии Останкино понаставили десятки мониторов и огромных проекционных телевизоров, и она стала напоминать центр управления космическими полетами. Если не было охоты вылезать на жаркую улицу, там можно было смотреть и комментировать любые соревнования. Пресс-центры всех олимпийских объектов были оборудованы какими-то невероятными по тем временам телевизионными пультами, комментируй – не хочу. Но комментаторов почти не было, многие западные журналисты не приехали и чудеса техники простаивали. Зато было много фотографов, которые потрясали нас, владельцев отечественных «Зенитов», своими огромными «Никонами» и чудесами рапидной съемки. Всего-то одно сальто назад прогнувшись, вжик-вжик, несколько секунд и 36 кадров уже отсняты, желтая кассета летит в бездонную сумку и оттуда тут же достается новая. Фантастика!

А еще этот вкус фанты! Она была везде. На гребном канале в Крылатском и в других уличных пресс-центрах бродили студенты с баллонами за спиной, и почти насильно вливали в тебя этот химический напиток. Что делать, у них был план розлива, сверстанный без учета бойкота.

Но, конечно, запомнилась олимпиада не только этим и не только голами, очками, и золотыми медалями, которых мы набрали без счета. Запомнилась красивым спортом, благородством, особенно благородством поражений, воздухом надежд и, если хотите, грядущих перемен, хоть это и был расцвет застоя и холодной войны. Запомнилась и тем, что многие западные спортсмены наплевали на бойкот и не побоялись приехать. И правильно сделали, афганскую войну начинал Брежнев, а вовсе не Сальников, Варданян и Дитятин.