Юрий Слобода - Советский бог Сталин

–Это большой человек!

Но Йосиф был серьёзен.

–Брось, Пета.

–А ты, спрячь, это запрещённая книга.

Он указал на обложку.

–Пойдём лучше погуляем.

Для юного семинариста из провинции идейная жизнь города была еще довольно далеко, а помимо этого, должны были привлекать иные, более простые и очевидные вещи. Большой шумный город, с его знаменитыми базарами, многолюдными улицами, лавками, трактирами и духанами, запретными для семинаристов театрами, и милыми кокетками, манил не только провинциалов. От городских соблазнов молодых людей ограждал строгий распорядок. Большую часть времени они проводили в стенах учебного заведения, свободное время и возможность выходить в город были весьма ограничены. Но лазейки находились, и они с Пета Капанадзе тайно посещали Тифлисский оперный театр. Особенно впечатлила его ария герцога Мантуанского из оперы Джузеппе Верди «Риголетто» в русском вольном переводе «Сердце красавиц склонно к измене». Он запомнил это и иногда тихонько напевал.

Различные противоречивые мысли одолевали молодого Йосифа, и он пытался изложить их на бумаге, чтобы разобраться. Так формировались восприимчивые образы, перетекающие в поэтические строки. Неожиданно для себя он пишет первые стихи.

Чувствительная его натура сама раскрывалась, как бутон на шипованном кусте… Несколько его лирических стихотворений были опубликованы в газете «Иверия», её издавала группа либеральных тифлисских интеллигентов, во главе с Ильей Чавчавадзе. В семинарии, Йосиф с удовольствием пел в церковном хоре. А для близких своих товарищей исполнял «Сердце красавиц склонно к измене». Ему восторженно аплодировали как заслуженному либреттисту. Постепенно знакомясь с творчеством российских литераторов, он пробует себя на этом поприще. Перекликается с «Данко» Горького и первые бунтарские стихи юного революционера:

А ещё, мечтатель и романтик, юноша Сосо, мог видеть мир иначе, чем его сверстники. Закрываясь в комнате и оставаясь наедине с собой, в его воображении рождались душевные поэтические строки. Жажда познавать и искренне делиться этим, были потребностью молодого Йосифа Сталина. Его новые стихи снова были полны свежести и откровения души.

В конце XIX века в студенческой среде российских семинарий распространяются протестные революционные движения. Ненависть к самодержавию и любовь к Родине. На летних каникулах Сосо посещал свой родной Гори и при первой возможности бежал к крёстному, Якову Эгнаташвили. Они сидели в зале за большим круглым столом в русском стиле из красного дерева, укрытом бардовой скатертью с кистями. На резных спинках стульев сцены из охоты с окантовкой незатейливого орнамента. Оба сидели полны достоинства, как равные среди равных. Грузный зрелый мужчина, купец второй гильдии, с закрученными вверх усами в домашнем халате и худощавый подросток, в чёрной школярской рясе семинариста. Здесь был другой случай: Иосиф нравился Якову, он был серьезный, целеустремленный, находчивый. Поэтому знатный купец платил за обучение своего крестника в семинарии. Мебель, дом, благородное происхождение достались Якову от деда, чей портрет висел в конце комнаты. Дед был в офицерской черкеске лейб-гвардейской казачьей сотни с кинжалом. А молодому Йосифу – горячее сердце горца, вольная, как ветер, душа и сообразительный ум достались от предков или сам господь прикоснулся к нему.

В это время он рассматривал резные фигурки на спинке рядом стоящего стула, где охотник загоняет оленя. Хозяин, как всегда, подзадоривал семинариста.

– А что бы ты сделал, если бы пошёл на охоту и встретил медведя?

Яков хитро уставился на щуплого мальчугана.

– Ты бы, наверно, выхватил кинжал и сразился с ним? – он помогал подсказкой, хитро прищуриваясь.

– Нет, батоно Яков, я бы начал играть ему на русской балалайке, а он танцевать русскую плясовую. Все бы аплодировали нам.

– А, если бы, он не захотел плясать?

– Я бы позвал тебя, батоно Яков, и ты б его поборол. Нам бы снова аплодировали.

Эгнаташвили был в восторге и обнимал Йосифа за плечи. Потом, вдруг, застыл.

– А зачем на охоту идти с балалайкой?

– У кого к чему охота, тот с тем и ходит. – быстро нашёлся Йосиф.

Потом он читал Якобу произведения Казбеги, где даны потрясающие картины необузданного нарушения человеческих прав, грубого попрания человеческого достоинства. Истинный трагизм мрачной и коварной действительности. А стихи Чавчавадзе лились словно ожившая песня горного ручья с чарующими картинами действительности…