Владимир Романовский - Америка — как есть

У новой страны нет ни законов, ни конституции, ни официальных границ. Все это предстоит как-то сформулировать. Но самый умный (и самый капризный) Джефферсон решает, что пора и отдохнуть, и выговаривает себе должность американского посла в Париже. И живет в Париже со своей любимой девушкой, она же квартеронка и его собственность, которая тоже не хочет обратно в Америку, поскольку в Америке она — рабыня Джефферсона, а в Париже у нее светский салон и все от нее без ума.

Возвращаются они в Америку (помогать писать Конституцию) только когда парижских аристократов толпа начинает развешивать на фонарях вдоль Риволи. Джефферсону, очень любившему Париж, эти пейзажные новшества совершенно не понравились. Что, мол, такое — я тут отдыхаю, веду светский образ жизни, а мне вон чего кажут. Нет, так дело не пойдет. Что ж, поедем обратно, а то дураки без меня ничего придумать не могут в смысле конституции.

Может, все это было не совсем так. Но настораживает именно совпадение по времени — Французской Революции, возвращения Джефферсона, написание Конституции и избрание Президента.

До, примерно, середины восемнадцатого века с рабовладением в Колониях дело обстояло, как везде. Белые рабы наличествовали и воспринимались совершенно спокойно. Наличествовали также свободные черные, имевшие рабов, в том числе и белых. Этот факт старательно обходится сегодня всеми историками.

Да и вообще, знаете ли — человечество спокойно пережило феодализм, вступило в эпоху Индустрии, а рабовладение так толком и не было признано пройденным этапом.

Когда наладилась поставка из Африки, белых рабов в Америке держать стало невыгодно. Одна морока. Откуда мне знать, раб он или нет. Как его ловить, если он сбежит. Вот черного ловить проще — черный, бежит, значит — беглый раб. Хватай и заставляй признаваться, кто хозяин.

Затем на стремительно индустриализирующемся Севере потребность в рабах отпала, содержать их стало безумно дорого и нерентабельно, и, без всякой помпы, штат за штатом стал запрещать рабовладение. Кроме этого, в нескольких штатах, присоединившихся к Союзу в девятнадцатом веке, рабов не было изначально.

Получился порочный круг.

Во-первых, как это всегда бывает, освобожденные рабы оказались в еще худших условиях, чем были раньше. И многие ехали в рабовладельческие штаты и там продавали себя в рабство.

Во-вторых, естественный отбор никто не отменял. Часть населения, проведшая больше века в рабстве, дает потомство, склонное к рабству. Поскольку протестующие отсеиваются — и хозяевами, и собственно женщинами, которые ищут в будущем муже надежного отца для будущих своих детей, а не безумного повстанца, который, поди, еще и изменять ей будет.

После отмены рабства сословный менталитет продолжает доминировать. Поскольку бульшая часть потомков рабов отличается от остального населения цветом кожи, круг замыкается.

Все это — несмотря на то, что в других рабовладельческих странах той же эпохи (в Германии и России, например) процент рабов по отношению к населению был значительно выше, чем в Америке. Но, будучи одного цвета кожи с людьми свободными, рабы эти были (в историческом смысле) менее на виду.

Потомки рабов во всех странах сходны — менталитетом, манерами, характером. Естественный отбор и разница в классах продолжают свое пагубное дело. Но в Америке больше контрастов, чем в других странах — из-за, опять же, цвета кожи.

Популяцию детдомов во всех бывших рабовладельческих странах составляют именно потомки рабов. В Америке опять же контрастнее — почти все они черные. В России контраста меньше. Посему бездетные белые американские пары, в виду дурости своей, предпочитают усыновлять именно обитателей русских детдомов. И даже становятся в очередь и платят несусветные деньги, хотя могли бы усыновить черного мальчика или девочку из местных бесплатно.

Потомок русских крепостных может, при определенных личных качествах, перейти в другое сословие, ибо, несмотря на простецкие черты лица, все же имеет белый цвет кожи — а мало ли бывает простецких лиц среди других сословий!

Черные же американцы в этом смысле — обречены. Возможно, на много еще поколений вперед. Они могут быть интеллигентными, рафинированными, или богатыми — это никого не волнует. Цвет кожи свидетельствует о происхождении.

Но, может, в ком-то проснется наконец чувство сострадания, и возжелает он поменять местами потомков рабов и потомков хозяев?

Частично это уже произошло. И в Америке, и в России. Результаты пока что весьма неприглядные. Борьба за справедливость ни к чему другому никогда не ведет. Справедливости не бывает — бывает милосердие.

Томас Джефферсон не раз посещал Президента в резиденции, доходчиво и доверительно толкуя ему о помощи бывшим союзникам. Мол, они нынче (союзники) остро нуждаются — в еде, одежде, золоте и солдатах. Все это мы можем им дать, и будет это выглядеть, как будто мы им платим долг чести. Они, союзники, устроили у себя справедливую революцию, свергли тиранию, и за это вся Европа на них ополчилась. И кинулась их завоевывать. Возвращение долгов есть — хороший тон, господин Президент.

Вашингтон, поправляя парик с недовольным видом, отвечал дипломатично:

— Ты, Томми, не дури, знаешь ли. Ты хоть и государственный секретарь, а соображения у тебя никакого. Союзника нашего звали Луи Шестнадцатый. Действительно, он был верный союзник. И генерал Лафайетт был союзник и соратник, что и доказал на поле брани. А дружки твои в Париже оттяпали Луи Шестнадцатому башку на Гревской Площади! Это как же, достойное поведение, по твоему? А? Законного правителя — не сослали, не определили в простые граждане — а попросту убили! Без всякого закона, без приговора! Так вот — не будет этим гадам из мещанского сословия никакой помощи от нас — ни государственной, ни частной.

Почтенному собранию предлагается вычислить — был ли сей отказ мотивирован памятью об операции Черный Ястреб, или же государственными интересами, а то и собственно логикой рассуждений Президента.

Автором Конституции Соединенных Штатов считается Джеймз Мэдисон, хотя, конечно, места, где Джефферсон приложил руку, видны невооруженным взглядом. Также видно, что и где написано под непосредственным влиянием Бенджамина Франклина.

При составлении и принятии этого документа было очень много споров и драк, и, в общем, спорящие разделились на два лагеря — лагерь Томаса Джефферсона и лагерь Александра Гамильтона.

Гамильтон, не имеющий (по этой самой Конституции) права быть президентом США (поскольку родился вне страны, на островах), был федералист, сторонник сильной централизованной власти.