Николай Лесков - Статьи

Потом г. Харламов дает какую-то великую цену доверию, оказанному мне тем, что я мог видеть тюрьмы, и замечает, что я писал вздор со слов арестантов, тогда как я мог поверить их показания справкою у г. Харламова, который и не преминул сообщить публике свои “официальные” соображения. Что касается доверия, то я ему вовсе не даю и микроскопической доли той цены, какую дает г. Харламов, который, пользуясь постоянно таким доверием, вероятно, знает, что у нас оно приобретается без всяких особых заслуг, а в других странах для осмотра тюрем не требуется ничего, кроме дешевого билета за вход, и с этим билетом можно досмотреться до тех подробностей, которых я не мог заметить во время получасового пребывания в тюрьме, с которою г. Харламов близко соединяет свою репутацию. Забирать справки у г. Харламова мне не было никакой нужды, потому что я не собирался составлять доклад, а намерен был рассказать то, что видел и слышал, а не то, что пишет у себя г. Харламов и tutti frutti. [197] Всякая всячина — Итал.; зд.: всякие другие Г. Харламов, будь он более знаком с значением литературы, вероятно, понял бы, что нам нет дела потчевать публику чиновничьими сочинениями, а мы рассказываем о вещах то, что нам в них представляется, не принимая на себя никакого обязательства отвечать за всякое слово, которое мы слышали и которое со слуха записываем и передаем обществу посредством печати. Мы, слава Богу, не следователи и не ревизоры, и, в силу нашей неофициальности, во всех странах просвещенного мира нам предоставлено безвредное право

Далее г. Харламов говорит, что у меня была цель осмеять подведомое ему учреждение. Ну, целей моих, полагаю, г. Харламов знать не может и напрасно о них берется судить, а что касается злокачественности моих выражений, то кому же не приятно

Г. Харламов говорит, что заведение, состоящее при 3-й адмиралтейской части, — не тюрьма, а что-то иное. Это там у них по бумагам может значиться как угодно, а для нас, людей простых, всякое место, где человек лишен воли, — тюрьма, и в некотором смысле даже весь свет тюрьма.

(Земля человеку — и мать, и темница.)

Впрочем, я не имею ничего сказать против “официальных” соображений г. Харламова и пишу это для того, чтобы подобные ему чиновники убедились, что рассказать виденное не значит становиться в положение доносчика, обязанного, на основании известной статьи закона, подкреплять свой донос “юридическими доказательствами”. Таких порядков в литературе нет и не будет, а что я записал в моих рассказах, то действительно было в страстную субботу, и в том порука директор Л—в.

Г. Харламов еще полагает, что я стою перед ним на допросе, и говорит, обращаясь ко мне: “Наконец не угодно ли вам, г. Стебницкий, объяснить, о каких делах шла речь, когда вы ехали с полковником Л., и что вы разумеете под словами: еще кое о чем?”

Нет-с, г. Харламов, не угодно.

Ни для кого не секрет, что в двух из наших университетов весьма сильно царил, а в одном и поныне царит между профессорами дух взаимной нетерпимости и темной интриги, — дух, разрушающий всякое единодушие в мероприятиях университетских советов и роняющий достоинство ученых лиц, которых это касается. Ряд безотрадных вестей об университетских несогласицах доходил до ведома общества из стен университета Московского, и еще гораздо больше собралось таких историй вокруг университета в Киеве. Московские истории давно вскрыты и достаточно разъяснены московскою печатью; киевские же еще все ожидают и вскрытия, и поверки. Местный киевский орган, “Киевлянин“, дал очень немного материалов к этому интересному делу, что отчасти и весьма понятно, потому что редактор этого почтенного издания, общеуважаемый профессор В. Я. Шульгин, некоторым образом сам был прикосновен к одной из киевских университетских историй (мы говорим о его докторском дипломе) и потому, вероятно, со всею деликатностию, свойственною человеку его положения и образованности, уклоняется быть судьею в деле, не совсем для него чуждом. Но так или как-нибудь иначе, киевские университетские распри, угрожавшие университету св. Владимира крайним расстройством и вызвавшие в защиту науки от интриг энергические и экстраординарные меры со стороны г. министра народного просвещения, до сих пор были известны только одной части публики по кратким известиям официальных органов, а другой — по частным рассказам и пересудам, которые за весьма редкими исключениями, к сожалению, почти всегда и везде носят недостойный характер злоречия и сплетен.

Киевские университетские разладицы на этих днях получили некоторое новое освещение. В “Правительственном вестнике“ 14 мая № 102 напечатано следующее сообщение, которое мы приводим в подлиннике, предоставляя себе право сказать по поводу этой перепечатки несколько собственных слов.

Вот текст сообщения, о котором идет речь:

“В № 33 “Правительственного вестника” заимствована была из “Журнала Министерства народного просвещения” заметка о назначении из этого министерства некоторых профессоров в университет св. Владимира. В последствие этой заметки явилось позже в том же издании следующее к ней дополнение:

В заметке “По поводу назначения от министерства некоторых профессоров в университет св. Владимира”, напечатанной в “Журнале Министерства народного просвещения” за январь 1869 года, было сообщено, что ввиду окончательного уничтожения историко-филологического факультета в упомянутом университете — уничтожения, которое было следствием систематической забаллотировки профессоров и преподавателей этого факультета, при неимении кем их заменить, — министерство было вынуждено обратиться к чрезвычайной мере, к назначению от себя профессоров, уже забаллотированных, на основании § 72 устава университета. В дополнение к этой заметке не излишне будут привести самые факты, относящиеся к этому делу.

1.1 августа 1867 года истекал срок пятилетия, на которое был избран ординарный профессор по кафедре римской словесности Деллен. Историко-филологический факультет единогласно избрал его на новое пятилетие, в сознании той пользы, которую он приносил доселе классическому образованию студентов, и руководясь тою мыслию, что весьма трудно было бы заменить его другим профессором, столь же знающим свое дело, столь же опытным и столь же добросовестно исполняющим свои обязанности. В своем представлении факультет не исчислял подробно ученых заслуг Деллена, ибо полагал, что члены совета ценят по достоинству этого почтенного профессора, известного не только у нас, но и в западном ученом мире. [198] О превосходных изданиях “Carmen Saeculare” Горация и “Германии” Тацита, напечатанных в киевских же “Университетских известиях” за 1865–1867 годы, был недавно еще помещен отзыв г. Помяловского в “Журнале Министерства народного просвещения” за декабрь 1868 года. Тем не менее совет университета св. Владимира забаллотировал его, и г. Деллен в настоящее время с пользою продолжает трудиться на своем профессорском поприще, но уже в Харьковском университете, который тотчас же выбрал его в свои профессоры, как только узнал о забаллотировании его в Киеве.