Фредерик Поттешер - Знаменитые судебные процессы

На этом и сегодня настаивает в своей речи господин Шепю, адвокат семьи Кальметт. Он мечет громы и молнии, размахивает руками, на багровом лице широкой полосой выделяются седеющие усы; он об-ращается прямо к Кайо, а тот, скрестив руки, слушает с насмешливым видом.

Шеню обвиняет его в том, что он толкнул жену нa убийство Кальметта. Не жалея красок, описывает их сговор. Обоих снедает ненависть, гордыня, жажда власти, но тут на их пути становится Гзстон Кальметт — журналист, одержимый стремлением к правде. Истинная причина преступления, твердит Шеню, не страх увидеть в печати любовные письма Жозефа Кайо, а панический ужас перед возможностью обнародования куда более компрометирующих документов! Документы эти, успей Гастон Кальметт их опубликовать, открыли бы тем, кто этого еще не знал, что вся политическая деятельность Жозефа Кайо строилась на предательстве, давлении на правосудие и поддержке подозрительных финансовых дельцов.

Тирада Шеню не вызывает, однако, большого сочувствия в зале. Слишком очевидны его политические пристрастия, слишком классичен стиль, а аргументы не блещут новизной. Все они уже неоднократно приводились в ходе судебного разбирательства. Кайо на них уже ответил пункт за пунктом; чувствуется, что и публике и присяжным все это порядком наскучило.

Тогда адвокат решает изменить направление удара. Коль скоро политика их не интересует, оп ни покажет всю подноготную этого человека,

— Господин Кайо— удивительная личность, — говорит Шеню, — У него прекрасная память, подверженная, однако, странным провалам. Его незаурядный ум уступает лишь его самомнению. Он беспредельно, безгранично тщеславен, но проявляет поразительное нетерпение при виде препятствий. Отважно сокрушая противников на словах, он обнаруживает ни с чем не сообразную трусость, когда нужно взять в руки револьвер!..

Господин Шеню попал в точку. Кайо с оскорбленным видом выпрямляется, устремляя на Шеню гневный взгляд. В публике оживление. Присутствующие толкаются, встают на цыпочки. Всем хочется видеть продолжение схватки.

— Этот деспот, — заключает метр Шеню, — толкал свою жену на все ее последующие поступки! Ему удалось уверить ее, что женщина может стрелять также метко, как и мужчина, но рискует значительно меньше… в частности, перед правосудием!

На скамье подсудимых вдруг слышится странный шум. Это упала госпожа Кайо, потеряв сознание. Ее супруг бросается к ней, расталкивает стражу, подхватывает на руки и с исполненным достоинства видом проносит через зал суда. Разыграно на славу. Публика глубоко взволнованна. Председатель объявляет перерыв, Шеню потерпел поражение. Когда три четверти часа спустя заседание продолжится, он без всякого энтузиазма попросит присяжных признать подсудимую виновной «во имя правосудия и уважения к человеческой личности»,

Но все взоры уже обращены к адвокату Лабори. Чувствуется, что ему не составит большого труда защитить подсудимую пли по крайней мере найти оправдание преступлению, которое она совершила, по его мнению движимая «любовью и самолюбием».

Высокий, широкоплечий, с откинутой назад гривой седых волос, Лаборн известен тем, что некогда не колеблясь порвал едва ли не с самым лучшим своим другом экспертом-криминологом Бертильо-ном, который поддержал обвинение, выдвинутое против Дрейфуса. Лабори слывет человеком справедливым, чистосердечным, выступающим в защиту правых дел.

— Сколько раз до этого трагического случая с Анриэттой Кайо. — начинает адвокат, — женщины жестоко мстили мужчинам за клевету… Вспомните госпожу Кловис Юг, супругу поэта и депутата. Она ответила убийством на оскорбления. Надо сказать, что господин Кальметт и его «Фигаро» восхищались тогда ее поступком! И госпожу Юг оправдали.

Повернувшись к присяжным, Лабори продолжает:

— Что же касается госпожи Кайо, то она даже и не хотела убивать Гастона Кальметта, Экспертиза подтверждает это. Она стреляла слишком низко. Но, увы, Кальметт нагнулся… А лечащие врачи поставили неправильный диагноз и своевременно не. приняли мер… Смерть Кальметта, господа, — это трагический инцидент, горький, непоправимый. Инцидент, вызванный внезапным порывом необузданного отчаяния.

Слушая Лабори, забываешь, что он защитник Анриэтты Кайо. Он не обвиняет Кальметта и не оправдывает госпожу Кайо. Он как бы и не сталкивает вовсе преступницу и жертву. Он выше этого. Присутствующие слушают, разинув рты, позабыв о политике, почти позабыв даже и о самом Жозефе Кайо. Ничего не существует, кроме затравленной, оклеветанной женщины, утратившей над собой контроль. Что толку копаться в этой грязи, бередить наболевшие раны, когда все объясняет трагический рок.

Лабори, понятно, настаивает на полном оправдании, — оправдании «во имя национального единства».

— Не лучше ль обратить наш гнев на внешних врагов! — провозглашает адвокат. — Не пора ли окончить затянувшиеся прения и дать отпор опасности, которая действительно грозит нам. Так сомкнем же ряды и выступим ей навстречу.

Эту тираду, рассчитанную скорее на присяжных, чем на публику — а она рукоплещет, — следует понимать примерно так: «Давайте поскорее оправдывайте госпожу Кайо, подводите черту под этим пустяковым делом, чтобы Жозеф Кайо мог наконец вернуться в палату депутатов и возглавить антивоенную коалицию».

Час спустя присяжные на вес вопросы отвечают «нет». Анриэтта Кайо оправдана.

По поздно. В то самое время, когда публика в зале суда разражается аплодисментами, на улицах

Парижа «королевские молодчики» и националисты поджигают газетные киоски и ломают трости о головы полицейских. Демонстранты скандируют: «Смерть Кайо! Смерть предателям!» «На Берлин! На Берлин!» — вторит им толпа.

Что же касается политической программы Жозефа Кайо, то она потерпела фиаско. Через пять дней после окончания процесса был убит Жорес, а вместе с ним ушли и последние надежды на мир. Восемь дней спустя Германия объявила Франции войну.

— Что за чудовищная извращенность — вскричал суровый Ламуаньон, первый председатель суда высшей палаты парламента, самой высокой судебной инстанции королевства.

Однако с первого взгляда невозможно понять, что может поражать в этой маленькой 46-летней женщине, разве только что она еще очень красива, свежа и жива. Особенно хороши ее глаза необыкновенного фиалкового цвета, которые, по слухам, погубили многих мужчин.

Но тогда эти глаза вдруг вспыхивают огнем, то сразу становится ясно, что маркиза Мари-Мадлен д'Обре из рода де Бренвилье готова к упорному бою. Этому дворянству мантии, [15] *Дворянство мантии — дворянство не по крови, а приобретенное гражданской службой. которое собирается ее судить, предстоит еще немало помучиться, ведь она-то отлично знает этих представителей судебной власти. Разве маркиза де Бренвилье не дочь и не жена — а ныне вдова— важных чиновников парижской магистратуры, должность которых оценивалась в 700 тыс. ливров? Она человек их круга и знает, как с ними следует вести себя.