Сергей Романовский - От каждого – по таланту, каждому – по судьбе

И еще немного Г. Адамовича: Платонов, «может быть, не думает, что “всё действительное разумно” (цитирует Гегеля. – С.Р. ), но убежден, что всё “действительное трагично”. Для советского писателя – это открытие и, естественно, открытие это внушило ему предпочтение к черной краске перед белой. Оно же помогло ему уловить в окружающем то, мимо чего рассеянно и самодовольно прошли люди, пытающиеся представить жизнь как иллюстрацию к партийным тезисам».

Попробуем по тому немногому, что есть в нашем распоряжении, представить себе живого Андрея Платонова, увидеть его глазами человека, случайно с ним столкнувшегося, к примеру, на дружеской домашней вечеринке.

Роста он был среднего, сложения крепкого, лицо имел широкое, очень привлекательное и как-то сразу располагающее к себе. Причиной тому, скорее всего, глаза: глубоко посаженные, участливые и всегда печальные.

В своем деле (писательстве) при жизни он был, если иметь в виду привычные всем критерии, безусловным неудачником: его почти не печатали, а то редкое, что попадало в печать, всегда ругали, никогда ни на какие премии его произведения не выдвигали.

Да и внешне, как вспоминал И. Крамов, он походил на классического неудачника. На писателя был непохож вовсе. Напоминал скорее степенного русского мастерового. Был скромен, всегда помалкивал, слушал со вниманием, но свои реплики не подавал. Платонов был редкостным типом смешливого молчуна – чужим шуткам всегда радовался и смеялся открыто и незлобиво.

За столом любил сидеть с краю, чтобы не на виду быть. Одевался скорее бедно, чем скромно. Любил выпить. Иногда прилично. Был «садистом на закуску» (его слова), что означало: закусывать чем попало, но поболе.

Это был добрый, тихий и печальный человек.

И еще одним редкостным для литератора дарованием обладал Платонов: он никогда не повторял сплетен, не передавал слухов, никогда ни о ком, даже о своих хулителях, не говорил со злобой. И все же «притихшим человеком» он не был.

Понятно, что в среду богемной творческой интеллигенции (даже советской) Платонов был не вхож. Он был человеком не их круга. Его не приглашали и о нем не говорили. Да он и не страдал этим комплексом: быть своим в своей среде. Ибо не было у него своей среды. Единственная его среда – это письменный стол, да листы случайно оказавшейся под рукой бумаги. Более ему ничего было не нужно.

Платонов был к тому же на редкость незлобивым человеком. Когда его публично ругали в печати за разные надуманные грехи, то он, конечно, с болью воспринимал эти несправедливости, но на их авторов зла не таил. Много платоновской крови испил Фадеев (достаточно вспомнить его статью «Об одной кулацкой хронике» 1931 г.). Статья была злой и несправедливой. Но Платонов и после нее не отвернулся от Фадеева. Это не бесхребетность и не «комплекс князя Мышкина». Подобная щедрость души от полной духовной раскрепощенности писателя. Он был вне этой суетной конъюнктурной грызни. Если она и задевала его самолюбие, то самих «грызунов» он просто не замечал: они, как и ранее, не были вхожи в его душу.

Еще в 1926 г. Платонов сказал о себе: «Истинного лица я никогда никому не показывал, и едва ли когда покажу».

И не показал.

Платонов – это псевдоним. Подлинное имя писателя Климентов Андрей Платонович. Рассказать о его жизни непросто – очень мало достоверно известных фактов: нет дневников, письма крайне неинформативны, воспоминания, как им и положено, однобоки и отрывочны. К тому же многие хорошо знавшие Платонова (Б. Пильняк, А. Новиков и др.) были репрессированы.

Родился Платонов в 1899 г. на рабочей окраине Воронежа, в так называемой Ямской слободе, в семье мастерового-разнодельщи-ка, ходившего по окрестным селам на заработки с бригадой. Отец Платонова был единственным кормильцем семьи. Семья жила нищенски.

Андрей – старший сын. Кроме него еще десять вечно голодных детских ртов. Так что пришлось ему и работать сызмальства и даже попрошайничать. Изведал всё. Принял на свою душу столько горя, что оно жгло его до конца дней. «Я жил и томился, – писал Платонов жене в 1922 г., – потому что жизнь сразу превратила меня из ребенка во взрослого человека, лишая юности».

Учился мало. В 1906 г. его отдали в церковноприходскую школу с трехлетним сроком обучения. Затем учился в Воронежском городском училище. Проучился всего два года – нужда вынудила бросить. Уже с 13 лет постоянно работал, перепробовав массу подсобных занятий.

Так что Платонов был рожден как будто для того только, чтобы своею жизнью доказать справедливость марксистско-ленинс-кого учения: с детства ненавидел «буржуев», т.е. всех сытых и обутых, много и надрывно трудился и был готов к «классовой борьбе». Когда в 1917 г. эта самая «борьба» началась, у Платонова был один путь – к большевикам и вместе с ними в социализм: царство добра и справедливости.

Писать начал рано. В 19 лет уже часто печатался в новом воронежском журнале «Железный путь», печатном органе Главного революционного комитета Юго-восточных железных дорог. Печатали его и воронежские газеты. Одновременно продолжал работать и помогать отцу.

Революция застала Платонова электромонтером в железнодорожных мастерских. С 1918 г. он – помощник машиниста, а машинист – отец. Направили их на борьбу с Деникиным. И даже в таких условиях находил время для журналистики: писал и отправлял самые свежие свои впечатления в Воронеж.

Почти одновременно с работой на паровозе и писаниями в газеты Платонов стал учиться «на специальность» – в железнодорожном политехникуме. Решил стать мелиоратором.

И – это не удивительно – потянуло молодого пролетария «в ряды». С весны 1920 г. по конец 1921 г. Платонов был членом РКП(б). Вышел, как и вошел, – решительно и быстро. Причина в том, что он уже тогда стал замечать явную нестыковку лозунгов и реальной жизни, он наблюдал голод 1921 г. и полный экономический развал даже в центре российского черноземья. Жить (даже он!) стал много хуже. А с него требовали: ходи на собрания, пой революционные песни да воодушевляй несознательных. Он плюнул и… вышел из рядов. Так и остался на обочине, вне марширующей в социализм колонны…

В 1924 г., когда система стала твердеть, и беспартийному должностную карьеру было уже не сделать, Платонов подал новое заявление. Не приняли. Пришлось работать без партийного билета. Колесил мелиоратором по Воронежской губернии, работал даже в Наркомземе и в Наркомате тяжелой промышленности инженером-конструктором, недолго пробыл инженером в Гипропроводе.

Но уже в самом начале 20-х годов государственная служба была для Платонова лишь источником заработка. Он уже понял (и тоже сразу и навсегда!), что душа его запрограммирована на творчество, на литературу. Поэтому в одной из своих автобиографий Платонов написал вполне искренне: «Участие мое в Октябрьской революции выражалось в том, что я работал, как поэт и писатель, в большевистской печати».