Салават Галлямов - Великий Хау Бен (Исторические корни башкордско-английского языка и мифологии)

Различие между именем существительным и глаголом в языке древнего человека в полном ``грамматическом'' смысле этого слова, по всей видимости, началось в эпоху неолитической революции (9000 тыс. до н.э. по 6000 тыс. до н.э.). Иными словами, переход от охотничье-собирательского способа ведения хозяйства к земледелию и скотоводству поставил труд каждого отдельно взятого индивидуума в зависимость не столько от сил природы, от которых он, конечно, по -прежнему зависел, но и в зависимость от ума и смекалки самого человека. С течением времени человек стал творцом необходимых для жизни предметов, и, следовательно, их имен, то есть новых слов, а значит, лексика любого языка начала расширятся по объему. Старая ``грамматика'', основанная на мифологическом мышлении, в котором главным действующим и исполняющим лицом были боги, перестала соответствовать реалиям нового времени, где главным стала деятельность человека, зависящая от него самого. Постепенно мышление человека открыло и осознало различие между причиной и следствием, что не замедлило найти свое выражение в языке, в котором глагол в предложении стал подчиняться имени .существительному; иными словами, действия человека стали пониматься зависящими от воли человека, а не от желания того или иного божества. В каждом отдельном случае подчинение глагола существительному происходило, по видимому, одним путем - усилением роли местоимения, так как возросла роль человеческого труда, его деятельности, его личных способностей. Однако в некоторых языках, например, в чеченском и абхазском, до наших дней сохранилась некая ``пассивность глаголов, некая их ``предопределенность действия'' изначала. Например, в чеченском языке нет активных глаголов, а есть глаголы средние, которые для выражения того или иного действия приобретают форму страдательного залога, который, в свою очередь, и есть единственно возможный способ передачи действия в этих языках. Например, чеченец говорит ``мною любим'', ``я любим'', ``он любим'', но никак не ``я люблю'', ``он любит'', поскольку последняя форма глагола не возможна в нахских языках. Можно было бы сказать, что эргативный тип предложения в нахско-абхазо-адыгейских языках не имеет прямого отношения к номинативному типу предложения в башкордском и английском языках. Это мнение глубоко ошибочно хотя бы только потому, что чеченское местоимение вай - ``мы'' сохранилось и в английском, где we ``мы''. Абхазо-абазинское местоимение II лица уара - ``ты'', сокращенная форма уа, идентична английскому местоимению you - ``ты'' и you are - ``ты есть''. В чеченском языке активным падежом местоимения 1-го лица со является форма Ас, например: ас byutyiy - `` я иду''. Но мы хорошо знаем, что местоимение Аз, является показателем 1-го лица при непереходных глаголах в функции субъекта действия и в кордском языке, который вышел из более древнего башкордского языка. В кордском языке местоимение Аз заменяет в вышеуказанных случаях местоимение мин - ``я''. Кордское местоимение 1-го лица единственного числа Аз - ``я'' вышло из башкордского местоимения 1-го лица множественного числа [Бе~з] - ``мы'', которое исторически первично, так как в эпоху общинно-родовой формации индивидуум не знает субъективного Я. И только с распадом родовой общины из местоимения мы рождается местоимение Я в его полной субъективной форме.

И если в башкордском и в английском языках, изначально родственных между собой по древней лексике и по фонетике, влияние чеченского языка, в частности, как бы незначительно, то положение меняется при сравнении лексического материала чеченского языка с языком кордов, давно признанным индоевропейским.

В настоящее время в языкознании укрепилось мнение об эргативном типе языка, как особой исторической ступени в развитии человеческого языка и мышления. Так, например, Л.А.Пирейко констатирует, что ``в эргативной конструкции современных индоиранских языков мы имеем такое соотношение морфологических форм и синтаксических конструкций, которое характерно для типично эргативных языков'' (см. Г.А.Климов ``Очерк общей теории эргативности'', стр.32).

В свою очередь языковед С.Д.Кацнельсон выявил пережитки эргативного строя на материалах исторически засвидетельствованных германских языков (см. Г.А.Климов, указ. соч., стр. 33). Изучение проблемы эргативного типа предложения в древности представляет для башкордских языковедов первоочередную задачу на будущее, поскольку в кордском языке, от которого и происходит современный язык башкордов Урала, в двух его диалектах - авромани и курманджи, наличие эргативности зафиксировано лингвистами давно. Но, что интересно, в ``... Эргативная конструкция в курманджи не использует такие морфологические элементы, которые были бы специфичны только для эргативной конструкции, т.е. нет специального эргативного падежа, специальных глагольных форм и пр. Специфичным в эргативной конструкции является именно синтаксическое употребление морфологических форм, очень часто инверсионное по отношению к их синтаксическому использованию в номинативной конструкции'' (см. Л.А.Пирейко. К вопросу об эргативной конструкции в иранских языках - ЭКПЯРТ, с. 137). Как видим, в кордском языке, происходящем из одного с башкордским языком корня, эргативый тип предложения сохранился и смешался с номинативным типом языка, возникшем на следующем этапе исторического развития человеческого мышления и речи.

В связи с тем, что в современном кордском языке наблюдается совмещение синтаксических конструкций предложения, характерных для языков номинативного строя с одной стороны и употребление старых морфологических форм, свойственных для языков эргативного типа, какими в древности являлись шумерский, эламский, хурритский, то особое место занимает проблема изучения синтаксиса в башкордском языке. Самым авторитетным ученым - языковедом по вопросу синтаксиса башкордского языка является академик Гали Галиевич Саитбатталов, чьи научные работы и публикации по этой теме стали классикой в башкордском языкознании.

Интересное наблюдение по поводу зависимости между эргативной конструкцией предложения с матриархальным укладом жизни общества носителей этого типа языка постулировал Ж.Ван Гиннекен, которое изложил в своей книге языковед Г.А.Климович (см. Очерк общей теории эргативности: М. 1973. стр. 208).

``... Это всегда весьма подчеркнутые матриархальные культуры, которые подобно баскской, обладают переходным глаголом пассивной природы и прямым падежом (casus rectus) и косвенным (casus obliquus) - для агенса; в тоже время, патриархальные культуры, подобно индоевропейской, имеют переходный глагол активной природы, одушевляющей и магической, с подлежащим в прямом падеже и дополнением в косвенном (Ж.ван Гиннекен. 1939). Сам Г.А.Климович отнесся критически к этим утверждениям Ж.ван Гиннекена о причине и исторической зависимости эргативного типа предложения у ряда народов. Однако факт остается фактом, у всех народов Кавказа, в языках которых сохранился эргативный строй предложения, как-то: чечены, ингуши, бацбийцы, аварцы, лезгины, лакцы, табасаранцы, абхазы, абазины, адыги до недавнего времени уклад жизни общества был матриархальным. Как впрочем и у всех древних народов Малой Азии в V - II тыс. до н.э., поклонявшимся Великой матери богов, именуемые Инанна, Рея, Кибела.