Геннадий Сосонко - Диалоги с шахматным Нострадамусом

Всё это касается славы вообще. Особый аспект шахматной славы — огромная притягательная сила, которую она имеет для ненормальных Есть веские основания полагать, что все шахматисты немного тронутые, и совершенно очевидно, что психически неуравновешенные люди очень завидуют «блестящему уму» шахматиста. В амстердамских кафе можно встретить немало принадлежащих к кругу моих близких знакомых личностей, которых от пребывания в психиатрической лечебнице отделяет только весьма символическая черта. С большим терпением и пониманием нашего глубокого душевного братства выслушиваю я их жалобы, сводящиеся обычно к тому, что их представление о мировом правопорядке не соответствует жестокой действительности, в которой им приходится существовать.

Именно шахматной славе я обязан полученным совсем недавно письмом, которое я рассматриваю как самую высокую честь, которая может выпасть на долю человека!

Яне изменил в нем ни буквы.

Так называемому гроссмейстеру, чемпиону.

Удалитесь же добровольно, фальшивый доннер, потому что ваш обман не может противостоять Правде! Низкими трюками вам удается внушить миру, что вы являетесь настоящим гроссмейстером, чемпионом. Но это не будет долго продолжаться. Потому что в самое ближайшее время я откроюсь миру! Я-НАСТОЯЩИЙ! ГРОССМЕЙСТЕР! ЧЕМПИОН! Е4Н8 G3F6A3H! Подписано: Ян Хейн Доннер, Сантпорт [ 21 ] В Сантпорте находится известная психиатрическая лечебница. отделение IIIзал 12

Только одно короткое мгновение длилось чувство, что бремя, тяжелое как мир, свалилось с моих плеч. Я был пронзен лучами ослепительного света. Могло ли бы это действительно оказаться правдой?.. Увы, я понимал, что этого не могло быть. Ведь человек, находящийся в психиатрической лечебнице, не может быть прав, не так ли ?

Однако слава имеет не только теневые стороны. Случается, что в магазине тебя обслужат раньше других, а в кафе поднесут стаканчик бесплатно.

Самой большой неприятностью, которую приносит слава, было и остается: интервью. Как только имя кого-нибудь приобретает известность, газеты и журналы посылают на его голову репортера, для того чтобы провести со знаменитостью как можно более откровенную беседу.

Внимание: здесь требуется чрезвычайная сдержанность! Отношения между журналистом, берущим интервью, и его жертвой носят очень аморальный характер.

В этом случае одному человеку предоставляется возможность вынести на суд читателей мнения и суждения от имени другого человека, а самому остаться совершенно к этому непричастным. Хотя интервью не всегда являются безымянными и частенько имя репортера напечатано тут же, полную чушь, написанную журналистом, простодушный читатель припишет не ему, а его жертве.

Давая интервью, надо всегда считаться с тем, что читатель никогда не прочтет того, что было сказано, в лучшем случае это будет то, что было понято журналистом.

К тому же репортер очень часто для «оживляжа» добавляет в интервью пару выигрышных выражений и ударных абзацев, которые он просто выдумывает за столом редакции на следующий день. Это всё больше и больше входит в моду и называется жестким интервью.

Здесь следует опасаться в первую очередь журналисток. Нет никакого сомнения, что женщины понимают жизнь лучше мужчин. Но это положительное качество репортеров женского пола перекрывается вмонтированным в них самой природой злопыхательством. Именно поэтому женщины-журналистки много опаснее.

В словесной конфронтации, в этой игре ума, они совершенно безжалостны. Во время разговора им удается при помощи улыбочек, делания глазок, мягкой и милой неназойливости разговорить своего собеседника, зачастую заставив того оседлать своего любимого конька. Они охотно и с большим почтением выслушают вас. Но месть их будет страшна. «Это действительно написано той киской, с которой я разговаривал вчера Ь> — с удивлением вопрошаете вы себя с пунцовым лицом, читая газету на следующий день. Это случалось со мной слишком часто, и каждый раз снова и снова я принимал решение, не делясь ни с кем, величественно, одиноко и молча продолжать свой жизненный путь. Но я ничего не могу с собой поделать.

Журнал «Авеню», август 1970

Имя Доннера было очень популярно в Голландии. И не только как шахматиста, способного после серии жутких провалов выиграть турнир с участием чемпиона мира, разгромить самого Фишера или победить в сильнейшем международном состязании. Доннер был известен и как журналист, не боящийся, постоянно эпатируя обывателя, сказать то, о чем другие не осмеливались и думать. Он никого не оставлял равнодушным, вздыхая порой, что «все меня ненавидят за то, что все меня любят». Его действительно знали все, он привык к своей популярности и относился к ней как к чему-то само собой разумеющемуся. Он жил в маленькой стране, в лексиконе которой есть ироническое выражение «известен на весь мир в Голландии», и Хейн Доннер тоже обладал в Голландии такой «всемирной известностью». Конечно, Голландия была страной в первую очередь Макса Эйве, но Эйве был известен как шахматист, в то время как Доннер был известен как Доннер.

С огромным, под два метра ростом, рано округлившимися формами, брюшком, с каждым годом увеличивавшемся в размерах, с бородкой и вечной сигаретой в желтых от никотина пальцах Доннер был излюбленным объектом для различного рода шаржей и карикатур. Много лет в «Схаакбюллетине», где он вел рубрику, рядом с его именем был нарисован немалых размеров мешок, с пешечкой в виде головы, символизировавший самого автора. Однажды я спросил его, как он относится ко всем этим рисункам и шаржам. «Что ж, — отвечал Хейн, — это ведь тоже в своем роде слава». В другой раз, будучи как следует подшофе, он начал клясться, будто только что видел некролог на самого себя, гордо объясняя, что на всех известных людей некрологи написаны еще при жизни и хранятся впрок в редакциях газет, ожидая своего неминуемого часа.

О стремлении к славе, к признанию писали еще древние. Хрисипп и Диоген говорили, что из всех наслаждений нет более гибельного, чем одобрение со стороны. Они, да и другие философы, утверждали, что слава целого мира не заслуживает того, чтобы мыслящий человек протянул к ней даже палец. Полагали, что стремление к славе и забота о добром имени из всех призрачных стремлений нашего мира является самым распространенным заблуждением. В погоне за этой призрачной тенью, этим пустым звуком, неосязаемым и бесплотным, мы жертвуем и покоем, и жизнью, и здоровьем, и богатством — благами действительными и существенными. «Молва, которая своим радостным голосом чарует исполненных тщеславия смертных и кажется столь пленительной, — не что иное как эхо, как сновидение или даже тень сновидения; она рассеивается и исчезает при малейшем дуновении ветра».