Дмитрий Табачник - Украина: политика упущенных возможностей

В дальнейшем он назначался оккупационными властями на ответственные должности «идеологического фронта». Кстати, Оглоблин создал так называемый Музей-архив переходного периода, единственной задачей которого было обвинение русских и евреев в геноциде украинского этноса.

«Оранжевые» с их гигантоманией создали по той же схеме сразу две конторы — Музей советской оккупации и Институт национальной памяти. Причем проводимые данными малопочтенными учреждениями фальсификации базируются на наработках Оглоблина, который первым «догадался» в качестве «доказательств» «геноцида» 1932–1933 годов использовать фотографии голода в Поволжье двадцатых годов. Ющенко идея явно пришлась по вкусу — достаточно посмотреть, с каким удовольствием он разглядывает на очередной голодоморной выставке заведомые фальшивки. Можно не сомневаться, что нансеновские фотографии мы еще увидим и в создаваемом музее мегамемориала голодомора, экспозиция которого вряд ли многим будет отличаться от оригинала Музея-архива переходного периода.

Сколько таких оглоблиных и кульчицких, ранее писавших о величии компартии, ныне зарабатывают восхвалением ОУН-УПА, «Нахтигаля» и геноцидными подтасовками…

Если вспомнить времена Первой мировой войны, то именно на идеологических лакеях лежит основная вина за расстрелы и заточение в концлагеря украинской интеллигенции Галиции, ощущавшей себя составной частью единой православно-славянской цивилизации. По единодушному мнению немногих переживших ад Терезина и Талергофа, подавляющая часть арестов проводилась по доносам мнивших себя «национальной интеллигенцией» галичанских националистов, не упускавших случая выслужиться перед австрийским начальством.

Другой характерной чертой «оранжевых» национал-сервилистов является неизбывная ненависть ко всему, что выше их — интеллектуально, нравственно, культурно. Ведь сами они — эталон убогости. Если их использовали и используют, то исключительно по соображениям политической целесообразности. Австрийцам и нацистам национал-сервилисты нужны были как ударная сила разрушения украинско-русского единства, коммунистам — исключительно в качестве иллюстрации успешной реализации ленинской национальной политики (что автоматически превращало графоманов в «выдающихся деятелей науки, культуры и искусства»), а американцы пытаются модернизировать габсбургско-гитлеровский опыт для борьбы с сегодняшней Россией.

Внутренне осознавая свое реальное значение, национал-маргиналы пытались и пытаются устранить конкуренцию и низвести окружающих до собственного уровня. С этой целью, по многократно отработанной методике, писались доносы, культивировалась ненависть ко всему талантливому, выходящему за границы примитивного хуторянства.

Показательна травля украинскими писателями (давно и навсегда забытыми) Михаила Булгакова. На встрече со Сталиным 12 февраля 1929 года они буквально захлебывались от ненависти к Мастеру, обвиняя его в «украинофобстве», «великодержавном шовинизме», «контрреволюционности», и требовали запрещения постановки «Дней Турбиных». Учитывая специфику тех времен, вполне логично, что вслед за запрещением по таким обвинениям пришлось бы великому киевлянину проследовать на Соловки, куда его литературный герой поэт Иван Бездомный рекомендовал сослать Канта.

Даже Сталин удивился концентрированной ненависти собравшихся «деятелей» от культуры и неожиданно выступил в непривычной для него роли защитника свободы творчества, заявив: «Я не могу требовать от литератора, чтобы он обязательно был коммунистом и обязательно проводил партийную точку зрения». Вероятно, есть определенная высшая справедливость в том, что через несколько лет большинство присутствующих сами отправились по «крутому маршруту», готовившемуся ими для автора «Белой гвардии».

Неслучайно сейчас «оранжевые» запрещают книги и фильмы на русском языке, отключают российские телеканалы. Они же стараются изо всех сил подвести любое оппозиционное слово, дискуссионную точку зрения под шельмование или уголовную статью. Психологически это исчерпывающе объясняется их заведомой неконкурентоспобностью и несовременностью в любой сфере. Когда можно читать больших писателей, поэтов и ученых, смотреть хорошие фильмы и профессиональное телевидение — националистическая духовная и интеллектуальная нищета становится совершенно очевидна. Превращение холуями от науки и культуры гуманитарной сферы в общее посмешище объясняется не только пещерным мировоззрением, но и обычной боязнью оказаться невостребованными. Правда, если и снять спутниковые тарелки, сжечь неугодные книги, изгнать немногих оставшихся настоящих ученых, то все равно «оранжевые» «шедевры» никому не будут нужны, и заставить их потреблять можно будет только с помощью административного принуждения.

Подобным образом действовал Михаил Грушевский, пытавшийся уничтожить основанную в 1918 году, при гетмане Скоропадском, Владимиром Вернадским и Николаем Василенко Украинскую Академию Наук (УАН). Грушевский дважды обращался к петлюровской Директории с предложением о ликвидации УАН как «пророссийской» и политически нелояльной к «национальному революционному правительству». Как доказательство «измены Украине» приводилась позиция Вернадского и Василенко относительно недопустимости гонений на русскую культуру Украины. По словам Василенко: «Русская культура и русский язык очень сильны на Украине. На них воспитывалась вся украинская интеллигенция. Говорить, что эта культура навязана народу, значит… говорить заведомую неправду. Русская культура имеет глубокие корни в сознании украинского народа… Поэтому, с точки зрения государственной (не говоря уже о национальных чувствах), принижать значение русского языка или придавать ему…второстепенное значение было бы не только нецелесообразным, а прямо-таки вредным». Особенное бешенство будущего сталинского академика вызывало то, что Василенко, занимая при Павле Скоропадском ряд ответственных постов в правительстве (в том числе министра просвещения), сделал все, чтобы воплотить в жизнь именно такую политику терпимости и прагматизма, встречая в этом полное понимание и поддержку гетмана.

Пикантность русофобскому рвению Грушевского придавало то, что еще тогда было достаточно широко известно, как он в 1914 году написал униженное письмо президенту Императорской Санкт-Петербургской академии наук великому князю Константину Константиновичу с уверениями в верности престолу, единству Российской империи и гневным осуждением «мазепинского сепаратизма».

Впрочем, цель бывшего президента Центральной Рады была не столько идеологическая, сколько меркантильная: не приносящим ощутимой пользы националистическим фанатизмом Михаил Сергеевич никогда не отличался. Он добивался того, чтобы статус Национальной академии и бюджетное финансирование были переданы от УАН созданному и возглавляемому им Украинскому науковому товарыству (УНТ).