Ф Грандель - Бомарше

Как заметил Ломени, Бомарше должен был задать себе три вопроса: "Что случится с моим предприятием, если английские крейсеры захватят мои корабли? Что с ним случится, если правительство, напуганное угрозами английской дипломатии, не только бросит меня на произвол судьбы, но и пожертвует мною? И, наконец, что будет, если американцы окажутся побежденными или если, разгрузив мои транспорты; они не сочтут себя обязанными послать мне взамен свои товары?" Но этих вопросов он себе не задал.

Дня два спустя торговый дом "Родриго Орталес и компания" уже существовал. Эти два испанских имени снова приводят нас в театр. Еще бы комедия! А почему "Родриго"? Уж не в память ли о "Сиде"? Скорее всего. И свой самый большой корабль Бомарше потом назовет; "Гордый Родриго". Он знал лучше, чем кто бы то ни было, когда он - цирюльник, когда - Campeadur.

Президент - генеральный директор торгового дома "Родриго Орталес и компания" - открыл свою контору и сам поселился на улице Вьей дю Тампль в очень красивом особняке, который все знали в квартале Марэ (прежде там помещалось голландское посольство). Но даже для Бомарше, самого предприимчивого человека на свете, найти подходящий дом, подписать договор о найме, переехать, обставить контору, нанять служащих, ввести их в курс дела оказалось нелегкой задачей, особенно когда это все надо было провернуть буквально за два-три дня. И он принялся за работу с присущим ему напорам. Уже 10 июня он смог отправить из своей конторы первое зашифрованное сообщение мисс Мэри Джонсон, то есть Артуру Ли, которого он по-прежнему считал единственным официальным представителем конгресса. Но, как мы скоро увидим, и по ту сторону океана процветали соперничество и интриги.

Мария-Тереза, бывшая к тому времени уже на четвертом месяце беременности, поселилась вместе с ним. Вскоре обстоятельства сложились так, что "швейцарский пьедестал" - надежная помощница - не только управляла их домом, но и вела весьма важные организационные дела, которые ее любовник стал ей поручать. У девицы Виллермавлаз, переименованной с недавних пор Бомарше для простоты, да и забавы ради, в г-жу де Виллер, была, как говорится, голова на плечах. Жюли, никогда не отличавшаяся объективностью к пассиям своего брата, хотя и испытывала к Марии-Терезе больше симпатии, чем к остальным, все же была к ней несправедлива, когда писала о ней: "Приступы меланхолии (солнце сквозь тучи), душа, истерзанная сомнениями". Тем не менее Жюли де Бомарше поспешила перебраться в дом к людям, состоящим в морганатическом браке. Правда, не будем забывать при этом, что Бомарше, даже если бы захотел, не йог вступить в законный брак, поскольку по-прежнему был лишен всех гражданских прав. Однако заметьте, это не помешало ему основать торговый дом.

16-го Бомарше вместе с Гюденом отправился в Бордо, куда прибыл 20-го. Накануне отъезда он поделился с Морена своей тревогой по поводу прошения о пересмотре своего дела, которос подал в Совет. "Вы можете спокойно ехать, сказал ему первый министр, - совет и без вас решит все, как надо".

В Бордо Бомарше купил корабли, оружие и порох. Покупка пороха не обошлась без трудностей. Арсенал, который находился в Шато-Тромпет, возле Бордо, сперва отказался, будто бы по приказу Сен-Жермена, выдать те 150 центнеров пороха, которые требовал Бомарше. Письма, волнения, десять поездок из Шато-Тромпет в Бордо, и обратно. За 10 дней он решил все эти проблемы. Вечером десятого дня они с Гюденом пошли в театр. Как только Бомарше вошел в зал, его узнали, и весь партер, встретив его овацией, тут же встал и запел его личный гимн: "Все тот же он".

Поздно ночью, после того как они побывали на банкете в их честь, друзья вернулись в гостиницу. А теперь предоставим слово Гюдену, который напомнит вам, а может быть, и мне доктора Уотсона:

"...вернувшись, Бомарше получил несколько писем из Парижа; он их прочел, пока я раздевался, потому что усталость гнала меня скорее в постель; я спросил его, доволен ли он полученными известиями, "Вполне", - ответил он совершенно спокойно.

Я лег и заснул. Моя кровать стояла довольно близко от его кровати; на рассвете я проснулся оттого, что кто-то тронул меня за руку. Я открыл глаза, увидел его и спросил, не худо ли ему?

- Нет, - сказал он, - через полчаса мы уезжаем в Париж.

- Что случилось? Почему? Что вы узнали? - Совет отклонил мое прошение. - Боже! Вы даже не обмолвились об этом вчера вечером! - Да, мой друг. Я хотел, чтобы вы спали спокойно. Достаточно того, что я не сомкнул глаз, всю ночь обдумывая, что должен предпринять. Я решился, у меня есть план, и я еду, чтобы его осуществить. Все те, кто, выходя с заседания Совета, говорили: "Наконец-то! Больше мы о нем никогда не услышим", вскоре узнают, услышат ли они еще обо мне или нет!"

Шестьдесят часов спустя они были уже в Париже, и это мне представляется тем более поразительным, что их экипаж попал в аварию в 30 километрах от столицы. Наскоро побрившись и стряхнув пыль с одежды, Бомарше тут же отправляется в Версаль. Не теряя ни минуты, он без доклада врывается к Морепа, весьма удивленному его столь, быстрым возвращением, и выпаливает с места в карьер:

- Что это значит! Я мчусь очертя голову на другой конец Франции улаживать дела короля, а вы в это время спокойно взираете на то, как рушатся мои дела в Версале!

- Это глупость Миромениля, - отвечает первый министр. - Пойдите к нему, скажите, что я хочу с ним поговорить, и возвращайтесь вместе.

Бомарше примчался к министру юстиции, схватил его за руку и, ни слова не говоря, повел к Морепа.

Миромениль, слегка сконфуженный, объяснил, что решение Совета удивило и его самого. Дело в том, что большинство советников - бывшие члены парламента Мопу, и они не очень-то жалуют того, кого им в свое время не удалось поставить на колени. Оба министра поклялись Бомарше всем святым, что под каким-нибудь формальным предлогом его прошение будет заново рассмотрено, ибо всегда находятся предлоги для всех подобных предвиденных и непредвиденных случаев.

Бомарше успокоился и снова занялся делами короля.

Июль.

2 июля Американские Штаты окончательно порвали отношения с Англией, однако положение их армий к атому моменту сильно ухудшилось. Правда, Вашингтон продолжал наносить удары по английским войскам, но они постоянно получали подкрепления и военное снаряжение, а повстанцы испытывали недостаток решительно во всем, кроме мужества. Таким образом, Родриго должен был торопиться. Конгресс, узнав об изменении позиции Франции, тотчас же послал Сайласа Дина, депутата от штата Коннектикут, в Париж, чтобы начать переговоры. Дин прибыл во Францию в первых числах июля, и Верженн тотчас же свел его с Бомарше, поскольку было решено, что до нового приказа короля Бомарше - это Франция. Бомарше, который до той минуты был искренне убежден, что официальным представителем конгресса является Артур Ли, решил, как только справился с изумлением, что отныне он этого Ли больше знать не желает и все-дела теперь поведет только с Дином. Жесткость Бомарше в отношениях с людьми, которых он не любил, - весьма удивительная черта его натуры.