Газета День Литературы - Газета День Литературы # 128 (2007 4)

мне до звезды интеллигентские манеры.

и беспородных до звезды судьба собак.

порой мне кажется, пугают нас химеры,

и миром вертит исключительный мудак.

мне до звезды пока избыточность китайцев.

мне до звезды коровье бешенство попсы.

творцы искусства – работяги и страдальцы,

да только часто носят женские трусы.

мне до звезды астрологические знаки.

и до звезды понты различных шулеров.

отлично знаю, где и как зимуют раки,

чем печь топить

(когда есть книги, нету дров).

мне до звезды ещё водители газелей.

я б пролетариям дорог наставил клизм.

элита тоже до звезды на самом деле.

и до полярной мне звезды капитализм.

до фонаря чужие тексты мне любые.

чужое слишком до звезды мне мастерство.

известно: авторы обычно люди злые.

галиматью нести – их труд и ремесло.

мне до звезды Вьетнам, Япония, Гвинея

и до чего теперь Америка дошла.

плевать на негров, азиатов, гоев, геев…

одна Россия мне, естественно, мила.

почти что всё мне до звезды на этом свете:

проблема блядства, дефицит живой воды,

коррупция, балет, тупые дети…

оно и дальше всё мне будет до звезды.

* * *я несгибаем, словно полутруп.

ночами я почти не пью воды.

не скажешь, будто я излишне глуп.

несу совсем немного ерунды.

меня навряд ли чем-нибудь проймёшь.

в дела чужие редко я суюсь.

любимый зверь не выхухоль, но ёж.

гаишников и женщин не боюсь.

гляжу на Север, к чёрту знойный Юг.

холодный ветер, слякоть, снег с дождём…

жду осени, не то придёт каюк.

да, впрочем, все мы здесь чего-то ждём.

дождётся каждый… водкой, коньяком

на время можно это заглушить.

быть русским и легко и нелегко.

но по-другому не выходит жить.

гниенью мало поддаётся дуб.

не стёрт с лица земли и Третий Рим…

я несговорчив, твёрд, местами груб.

чего скрывать: вообще неисправим.

* * *опять смотрю на Север и гадаю:

чем нас оттуда бухнет по лицу?

давно знаком с холодным белым раем.

лёд – родственник горячему свинцу.

не умер, но живу с большой опаской:

гвоздят какие силы нашу плоть?

отравлена душа арийской сказкой.

язык же чепуху готов молоть.

депрессия даётся неслучайно.

её, конечно, надо заслужить.

красивее ли рюмка чашки чайной?

страдать ли молча мне или блажить?

а Север – он то близок, то не очень.

его то уважаем, то браним.

длинней, прохладней делаются ночи.

ворвётся скоро осень в Третий Рим.

считать начнём победы и потери,

как в прошлом, тоже бешеном году.

спасаясь от нордических истерик, –

в любимом пребывать полубреду.

у нас тут удивительное царство.

и водка часто пьётся как вода.

от Севера, однако, нет лекарства:

засел в печёнках крепко, навсегда.

* * *октябрь уж скоро станет ноябрём.

Москва: чиханье, кашель, слякоть, грязь.

мы рано или поздно все умрём,

что ангел во плоти, что просто мразь.

машины мчатся, бьются и шумят.

Москва – частично рай, частично ад.

измучен этой жизнью и помят,

бодлер цинично чешет тощий зад.

чего б ещё такого сочинить?

плевать, что людям здесь не до стихов.

в несчастьях взять и осень обвинить?

несчастья, впрочем, – пара пустяков.

но можно и напиться как свинья.

возникший стресс полезно чем-то снять.

вокруг хватает колкостей, вранья.

поэзию не всем дано понять.

тем более, не всем дано простить…

надёжный спрос всегда лишь на жратву.

готов клиентов словом угостить

бодлер, судьбой заброшенный в Москву.

он чешет зад, хотя бы не яйцо…

плевать, что ночью снова трудно спал…

знакомый ангел высунул лицо,

утёр соплю ладонью и пропал.

* * *я путаю сложенье с вычитаньем,

а также крем для рук с зубною пастой,

больничный хлеб – с усиленным питаньем

и даже трансвестита с педерастом.

я путаю цинизм и веру в Бога,

супружескую верность – с многожёнством.

я путаю мечеть и синагогу.

хороший вкус я путаю с пижонством.

я путаю отчаянье и злобу,

кровопролитие – с кровопусканьем.

молекулу я путаю с микробом

и путаю прогнозы с предсказаньем.

я путаю банальность с эталоном,

а водку фирмы "Ладога" – с "Кристаллом".

я путаю духи с одеколоном,

легальную наличность – с чёрным налом.

я путаю спокойствие и тупость.

таблетку анальгина – с валидолом.

я путаю безумие и глупость,

а здание тюрьмы – со зданьем школы.

способен путать клиренс я и климакс.

поп-див я вечно путаю с блядями,

обычный Рим – с каким-то Третьим Римом,

гранитный бюст – с девичьими грудями.

я путаю улитку с черепахой.

я путаю изжогу и истому.

я путаю Бетховена и Баха.

я путаю бесчувственность и кому.

я путаю испуг и удивленье,

писателя – с типичным графоманом,

кошачье завыванье – с дивным пеньем,

обжору – с избалованным гурманом.

я путаю Японию с Кореей.

я путаю севрюгу и стерлядку,

стервознейшую ведьму – с доброй феей,

Ивана Купала и просто блядки.

я путаю фатальность с невезухой,

зелёную лягушку – с мерзкой жабой.

я путаю эротику с порнухой,

а палочки из хека – с мясом краба.

я путаю бомжа и олигарха.

мигрень могу я спутать с менингитом.

я путаю с монархом патриарха,

семита же, пардон, – с антисемитом.

я путаю рождаемость и смертность,

кривого либерала – с патриотом.

с бесчувственностью путаю инертность,

с налоговой инспекцией – болото.

я путаю с курятиной свинину.

я путаю Россию с райским садом.

я путаю возвышенность с равниной.

не знаю, для чего мне это надо.

мы, взрослые, ведём себя как дети

и шутим иногда довольно гадко.

опять я начал путать всё на свете.

любой предмет таит в себе загадку.

* * *увидишь утром в зеркале лицо

и думаешь: эпическая сила!

старею. краше труп кладут в могилу.

а был ведь не настолько подлецом,

чтоб просто так вот взяло и убило.

В начале апреля мы схоронили нашего учителя Ивана Григорьевича. Под словом "мы" я подразумеваю весь мой родной городок. Почти каждый его житель учился у Ивана Григорьевича. Он отдал школе полвека. И за все эти годы он ни разу не болел. И не бывал на больничной койке. И вдруг внезапный конец. Но разве ждёшь такое, разве готовишься?.. Ещё вчера он ходил на ногах, улыбался тебе и здоровался, а сегодня уже лежит весь в цветах и венках. Но всё равно лицо, как живое. Темноватое, смуглое, с длинноватым, с горбинкой, носом. Недаром школьники его прозвали грачом. И у этой птицы теперь закрылись глаза. А рядом вытягивали нервы, рыдали трубы, и эта приглушённая печальная музыка растекалась вокруг, как дымок. И почему-то мешала. Хотелось постоять молча, задуматься, заглянуть в себя, что-то вспомнить, но музыка всё время отвлекала, куда-то отбрасывала, да и сами музыканты уже провинились. На их щёчках сиял румянец. Не утерпели, значит, где-то уже приложились, точно пришли на праздник. Иван Григорьевич бы им не простил, ни за что не простил бы, ведь он вёл чистую и скромную жизнь. К тому же он многие годы преподавал биологию и всегда возился с птицами и животными и взял от них много привычек. Вот и тогда его провожали не только люди, но и птицы, целые стаи птиц. Они летали над толпой и кричали. Особенно много было грачей. И пока мы шли до кладбища, они кружились над нами и что-то высматривали. Иногда грачи снижались совсем низко-низко, еще бы миг – и они опустились бы на венки. Но в последний момент почему-то раздумывали. Наверно, боялись музыкантов, их больших и блестящих труб.