А Ингер - Голдсмит-эссеист и английская журналистика XVIII века

Однако решение сделать своего героя именно китайцем было обусловлено не только письмами Д'Аржанса. Интерес к Китаю пробуждается в Европе еще в конце XVII в. - начале XVIII в., когда появились отчеты и книги миссионеров (преимущественно иезуитов) об этой стране. В этих книгах Китай был представлен в крайне идеализированном виде, как страна, где правят мудрые монархи-философы, мораль и религия которой якобы определяются естественными законами природы и разума, и т. п. Поэтому многие просветители, черпавшие свои сведения о Китае из этих источников, видели в нем воплощение своих политических и нравственных идеалов. Конфуцианство, например, представлялось им своеобразной, основанной на законах разума, верой, и потому, критикуя религиозный фанатизм в Европе, просветители противопоставляли ему дух мудрой терпимости Конфуция {См. Фишман О. Л. Китайский сатирический роман. М., "Наука", 1966, стр. 139-158.}.

В Англии кульминация повального увлечения всем китайским приходится как раз на 50-е годы. При этом мода на всякого рода "шинуазери" наблюдается и в быту - фарфоровые безделушки, посуда, ткани, мебель, садовые беседки в виде пагод и пр.

Одним из ревностных пропагандистов Китая становится Вольтер, не упускавший случая противопоставить европейским порядкам китайский, государственный строй, его законы, философию и религию, мораль, историю и т. д. {Державин К. Н. Китай в философской мысли Вольтера. - Сб. "Вольтер. Статьи и материалы". Л., 1947.} Эти высказывания были хорошо известны Голдсмиту. Кроме того, Вольтер обработал сюжет китайской драмы XIV в. в своей пьесе "Китайский сирота", которая шла в Англии в переделке драматурга А. Мерфи. Голдсмит опубликовал рецензию на нее, где, в частности, писал, что обращение Вольтера, тонко учитывающего дух времени, к китайскому материалу не случайно, что сейчас в моде все восточное, в особенности китайское {CW I, 170-171.}. Действительно, друг Голдсмита Томас Перси трудился в это время над первым в Англии переводом китайского романа {Hau Kiou Chooan, or The pleasing history, L., 1761.}; в 1757 г. архитектор Вильям Чемберс издал "Изображения китайских зданий, мебели, одежды, механизмов, утвари и пр." {Chambers W. Designs of Chinese Buildings, Furniture, Dresses, Machines, Utensils, etc. L., 1757.}. Хорейс Уолпол напечатал в мае того же 1757 г. "Письмо Ксо Хо, китайского философа в Лондоне, к своему другу Лянь Чи в Пекин" {Walpole H. A letter from Xo He, a Chinese Philosopher at London, to his friend Lien Chi at Peking. L., 1757.}. Письмо это затрагивало главным образом вопросы современной английской политической жизни, но одновременно рассказывало о нравах, погоде, одежде и пр. Произведение имело огромный успех и было переиздано пять раз в течение двух недель, что могло еще раз привлечь внимание Голдсмита к благодарной и пользующейся популярностью среди читателей форме писем восточного путешественника. Возможно, отсюда он позаимствовал имя своего героя, тоже китайского философа Лянь Чи. В 1760 г. вышел восьмой том "Новой всеобщей истории", который целиком был посвящен Китаю {"Modern Universal History", v. VIII. L., 1760. Это многотомное компилятивное издание было предпринято группой лондонских книготорговцев и издателей во главе с Ричардсоном, а в число авторов входил и Смоллет.}.

Число подобных фактов можно было бы умножить {С. Chen-Shou-yi. Ol. Goldsmith and his Chinese Letters. - "Tien Hsia Monthly", January, 1939, v. VIII, N 1.}. Неудивительно, что еще задолго до знакомства Голдсмита с Ньюбери мы находим в его письме к другу юности Роберту Брайантону от 14 августа 1758 г. свидетельство того, что мысль о "китайском философе" уже завладела его воображением. "Я знаю, - пишет он, - что воспоследует, если мои труды дойдут когда-нибудь до Татарии или Китая. Представь себе одного из ваших китайских Овановичей, наставляющего одного из ваших татарских Чианобаччи, - видишь, я употребляю китайские имена, чтобы показать свою ученость, как _вскоре я заставлю нашего китайца говорить как англичанина, чтобы показать его ученость_" (курсив мой. - А. И.). И далее следует шутливая речь якобы китайского философа о Голдсмите, который был "Конфуцием Европы" и пр. {CL 39-40.} Приведенные "китайские" имена нельзя читать без улыбки, но наличие четкого литературного замысла не вызывает сомнений.

Наконец, в шестом номере "Пчелы" Голдсмит включил в очерк "О непрочности земной славы" полуиронический рассказ о китайце {CW I, 471-472. Рассказ заимствован Голдсмитом из статьи Вольтера "Слава" в его "Философском словаре", см. Oeuvres completes de Voltaire. Paris, Dupont, 1824, Dictionnaire philosophique, t. V [XL], p. 71.}, который долго изучал труды Конфуция, знал много иероглифов и читал немало книг. Однажды он задумал совершить путешествие по Европе, чтобы познакомиться с обычаями европейцев. Приехав в Амстердам (где побывал и откуда приехал в Лондон и герой "Гражданина мира" Лянь Чи), он зашел в книжную лавку и попросил труды великих китайских писателей, но оказалось, что здесь никто о них и не слыхал, и китаец был потрясен бренностью и ограниченностью земной славы. Из этого рассказа, напечатанного через год с небольшим после приведенного выше письма, видно, как постепенно конкретизировался замысел "Гражданина мира".

* * *

Книга Голдсмита, как и "Персидские письма" Монтескье, представляет собой как бы синтез многих жанров, характерных для просветительской литературы XVIII в. Как уже указывалось, это _цикл эссе_ самого разнообразного содержания и характера и одновременно произведение _эпистолярное_ - ведь очерки написаны несколькими корреспондентами. Перед читателем предстают разные человеческие индивидуальности: мудрый, терпимый Лянь Чи, стойкий в несчастьях, подчас легковерный и наивный, но чаще иронический и проницательный. Он именует себя последователем Конфуция, но в сущности это просветитель-рационалист, мечтающий о счастье людей и сближении народов. Реальная жизнь нередко подвергает испытаниям его оптимизм, и тогда дела человеческие кажутся ему жалким балаганом, а усилия разума - тщетными, исчезает вера в смысл человеческого существования, в возможность найти выход с помощью разума (XXII, СХХII) - Лянь Чи выражает тогда сомнения своего создателя, Оливера Голдсмита. Два других корреспондента - сын Лянь Чи Хингпу (он юн, пылок, неопытен, живет больше эмоциями и легко переходит от радости к отчаянию) и почтенный президент Академии церемоний - Фум Хоум, который брюзглив и докторален и убежден в превосходстве восточной цивилизации и образа жизни над европейским.

Говоря о Лянь Чи, в восприятии которого изображена Англия середины XVIII в., следует все же иметь в виду, что отождествлять его с автором было бы столь же опрометчиво, как и видеть в Гулливере Свифта. Отношение Голдсмита к своим героям существенно отличается от отношения Дефо и даже Фильдинга к их персонажам. Их оценка, как правило, характеризуется определенностью и устойчивостью на протяжении всего произведения. Например, Фильдинг, избрав приязненную, добродушно-ироническую интонацию в изображении пастора Адамса, неизменно сохраняет ее до конца романа. Иное у Голдсмита: его отношение к персонажу многообразно и изменчиво, потому что сам персонаж всякий раз повернут к нам другой своей стороной и его достоинства и слабости взаимосвязаны.