Панфилов Валентинович - История Андрея Бабицкого

Впрочем, на это накладывается и вторая причина: общее есть у «Итогов» и с «Трудом». Оба органа, помимо политики, специализируются на развлекательной и потребительской тематике, хотя адресуются к очень разным слоям. Поэтому «Итоги» скорее напишут (и писали подробно) о различных сортах бренди, чем о Бабицком, а «Труд» — о самогоноварении в Урюпинске.

«Аргументы и факты» по той же причине, видимо, ограничились в самом начале одной анонимной публикацией (ответственность за которую, конечно, несет главный редактор), — правда, уж эта публикация была одной из самых омерзительных, отражая, видимо, официальную позицию Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией (ныне ФСБ).

Третья группа изданий занимают четкую демократическую позицию, публиковали много материалов в защиту Бабицкого, предоставляя единичные возможности для противоположных высказываний (например, «Общая газета», издавшая даже специальный выпуск по делу Бабицкого, тем не менее опубликовала противоположное мнение В.Матусевича). Освещать общеполитические проблемы через проблему личную — традиционный ход для «Московских новостей», «Нового времени», «Общей газеты», и ход этот вполне профессионален.

Наиболее интересен вопрос о том, относятся ли к этой же группе «Сегодня» и «Новые известия», «Независимая газета» и «Известия». В деле Бабицкого эти пары газет заняли позицию противоположную, но отличающуюся одинаковой повышенной эмоциональностью. Первая пара более горячо защищала Бабицкого, чем «Московские новости» и «Новое время», а вторая пара более злобно нападала на него, чем даже «Советская Россия» и «Российская газета» (иллюстрации можно почерпнуть ниже из анализа образов, использовавшихся в полемике, особенно в разделе о религиозной лексике). В данном случае действительно речь шла уже не об анализе явления через анализ частного случая, не о проведении в жизнь заказанной сверху политической линии, а об эмоциональном взрыве, отражающем решение (или попытку решения) каких-то внутренних проблем.

Можно предположить, что это проблемы, связанные с самоопределением в духовной (и, соответственно, политической) сфере. Такая «ломка» (или развитие) тем сложнее, что она происходит у людей взрослых, которые оказываются возвращены к проблемам подросткового возраста. Проверка этого предположения потребовала бы серии интервью с журналистами, что выходит за рамки данной работы и вряд ли осуществимо на практике. Но предположить, что «Известия», к примеру, несмотря на свой формально почтенный возраст, находятся в переходном возрасте, можно с высокой степенью вероятности — состав редакции был значительно обновлен, и в этом смысле «Известия» — такая же недавно сформировавшаяся газета, как и «Новые известия», «Независимая газета», «Сегодня».

У «Нового времени» и «Московских новостей» (и у «Общей газеты», поскольку ее лидером является бывший главный редактор «МН»), есть опыт реагирования на ужесточение политического режима, отлажены соответствующие риторические ходы, не требующие больших эмоциональных затрат. Для «новых газет» как уход в оппозицию, пусть и легальную, так и окончательное «похолопление» — процедура первичная и непривычная, и они, двигаясь в противоположных направлениях, одинаково ударяются в крайности.

В полемике вокруг Бабицкого постоянно говорилось о существовании мифов, стереотипов в обществе, в сознании противника и т. п. Это произносилось как серьезное обвинение: участие в мифотворчестве рассматривается как профессиональный провал журналиста, неспособность объективно передавать и хладнокровно комментировать информацию.

Миф о мифе

«Мифы» в полемике действительно обнаруживаются — мифы как словесные штампы, противоречащие действительности. Любопытно, однако, что более всего мифов произвела в полемике та сторона, которая громче всех обвиняла других в мифологизации реальности. В частности, был создан миф о том, что защитники Бабицкого творят «романтический миф о страдальцах за идею независимости, мирных, но гордых разбойниках» (А. Архангельский). Внимательное чтение не только статей, относящихся к Бабицкому, но и других статей о событиях в Чечне, не обнаруживает ни малейшей фактической основы для подобного заявления. Ни Бабицкий, ни другие журналисты или политики, выступавшие с критикой войны в Чечне, никогда не изображали чеченцев страдальцами, романтическими разбойниками. Более того, они постоянно подчеркивали, что осуждают и действия чеченцев. Но для мифотворцев это значения не имеет.

Примыкает к этому миф о том, что демократические журналисты претендуют на особые права. «Все, что читаешь и слышишь о Бабицком, пронизано одной мыслью: журналисты — люди особенные, к ним неприменимы обычные мерки, они имеют какие-то особые права, которых лишены другие люди» (С.Микоян). Ремарка того же автора: «Кто там произносит возвышенные речи о благородной миссии Бабицкого среди бандитов?» — совершенно мифологична, потому что ни одной подобной речи в прессе не было. Защитники журналиста ограничивались приземленными вариациями на тему «неча на зеркало пенять».

Мифологизм давал себя знать в неадекватной оценке числа противников. Е.Крутиков, последовательно защищавший милитаристский лагерь, издевался над «десятком известных журналистов «перестроечного» поколения» — на самом деле, как видно из табл. 2, в защиту Бабицкого выступило большинство журналистов, шесть десятков человек разного, видимо, возраста. В.Третьяков, напротив, приуменьшал количество противников Бабицкого и намекал на «демократическую цензуру»: «Все больше действительно честных журналистов боятся не то что возразить — даже сказать о случившемся не в тех выражениях и не тем тоном, что продиктован «Свободой» (В.Третьяков). Фраза, кстати, внутренне противоречива, не говоря уже о несоответствии ее фактам, ибо «действительно честный журналист» не будет поддаваться никакой цензуре — если поддается, значит, уже не честный. Впрочем, со стороны демократов тоже встречались необоснованные обобщения: «Самым поразительным… было то единодушие, с которым журналисты из самых различных изданий — и конкурирующих, и находящихся на различных политических позициях, и принадлежащих различным финансовым группам — осуждали действия властей… Заговорили на митинге, а не в своих изданиях, из которых «тема Бабицкого» под давлением закамуфлированных, но легко угадываемых сил начинает исчезать» (В.Яков).

Милитаризация

История с Бабицким была частью истории войны с Чечней, у которой была одна особенность: это была война необъявленная. Утверждение М.Соколова, что журналиста «задержали в зоне боевых действий без надлежащих документов», является типичным образцом игнорирования правового аспекта проблемы. Позднее выяснилось, что «надлежащие документы» у Бабицкого были, но их у него отобрали сами задержавшие. Возможно, и это не смутило бы тех, кто видел в происходящем войну, а войну понимает как упразднение всякого права: «Во время войны превратно понятая свобода слова может стоить свободы и жизни сотням людей» (Ю. Поляков).