Панфилов Валентинович - История Андрея Бабицкого

При этом мифотворцам безразлична конкретная «страна», М.Соколов назвал Бабицкого «ичкерийским корреспондентом». Деньги тоже не так важны, они лишь символ служения сатане. Таким же символом может служить гормон: якобы Бабицкий поехал в Чечню ради адреналина, который «нынче дорог», но без которого он уже существовать не может (М.Соколов). А.Архангельский вообще отказался от материалистической основы образа, у него вместо денег или адреналина фигурируют страсти: «Есть мотивы посильнее и посложнее денег. Эйфория власти над умами, безответственный романтизм, задавленные писательские амбиции… человек, привыкший к чувству опасности, начинает нуждаться в ней как в постоянной энергетической подпитке». Схожим образом психологизирует М.Дейч, не озабочиваясь тем, что сказанное в силу психологических законов может быть повернуто против сказавшего: «Инфантильный пожилой юноша нашел выход застарелому комплексу неполноценности».

Наивность и подозрительность у «антидемократов»

Мифотворчество наивно и доверчиво, когда речь идет о «своих». В ходе полемики вокруг Бабицкого защитники милитаристов предлагали верить всем их инсценировкам, используя на всю катушку презумпцию невиновности. А. Качмазов предлагал считать, что Бабицкий совершенно искренне назвал «друзьями» своих сторожей, когда те заставили его наговорить послание на видеопленку. А. Кукушкин удивлялся тем, что возмущался инсценировке обмена: «Это возмущение было бы справедливым, если бы Бабицкого против его воли обменяли».

Такая наивность помогает мифу быть универсальным объяснением реальности, которое невозможно подточить никакими реальными событиями. Ярким примером является позиция С. Ниточкина, который сперва предлагал поддержать Путина как противовес коммунистам, когда же Путин вступил с коммунистами в союз, оправдал это тем, что «будущему президенту для решения важных прогрессивных задач необходима по крайней мере лояльная Дума», и тут же выразил неверие в то, что Бабицкий находится в опасности.

Одновременно с этой наивностью в отношении «своих» соседствует обостренная подозрительность в отношении и своих («События, связанные с Б., являются спецоперацией российских спецслужб», В.Третьяков), и чужих («Раскручивая «фактор Бабицкого», многие государственные деятели и представители журналистского корпуса западных стран», В.Козловский). «Казус Бабицкий» — есть самая грязная изощренная технология, которую использует ЦРУ, опираясь на предателей в российских СМИ, в думских фракциях» (А. Проханов).

Иногда эта подозрительность иррациональным образом обвиняет одновременно и своих, и чужих: «С его задержанием получилось так, что больше всего оно выгодно правительству США… А наши туповатые военные идеологи, вместо того чтобы быстрее освободить журналиста, лишь заглатывают наживку еще глубже». Апофеозом этой иррациональности является, видимо, утверждение В. Матусевича: Бабицкий «мог получить от своего руководства… задание намеренно нагнетать истерию», — утверждение, напрашивающееся на трансформацию в «он сам себя арестовал и бил».

Частью этого параноидального мифотворчества стала декларация неверия в свободу слова на Западе: «Ну можно ли вообразить себе русское агитационное радио, вещающее по-английски на всю Америку из Вашингтона?» (Ю. Кублановский). «Интересно, могла бы российская правительственная радиостанция, контролируемая ФСБ, так же легко и просто действовать на территории США? Заместитель министра печати М.Сеславинский считает, что нет». Ю.Поляков: «Представьте себе, допустим, подданного Израиля, работающего, например, в британском Би-би-си и скитающегося по лагерям арабских террористов, имея на руках кучу удостоверений, подписанных руководителями Хэсбаллах».

Разумеется, все описанное вполне возможно, если российское правительство отпустит нужные суммы, и в реальности в странах Западной Европы и США действуют и СМИ, финансируемые правительствами недемократических стран.

Наивность и подозрительность у «демократов»

Те же качества обнаружились и у защитников Бабицкого, когда некоторые из них, не отрицая гнусности происходящего, пытались изобразить главнокомандующего армией «голубем», оказавшимся в силках подчиненных. О.Лацис наивно предположил, что генералы «подставили» Путина, чтобы «связать политикой, от которой трудно будет потом отойти». А.Кучерена: «Не хотелось бы строить предположений, но нельзя исключать, что мотивацией подобных действий является стремление определенных сил «подставить» и. о. Президента Владимира Путина, сделать его заложником своих хитроумных комбинаций». Довольно быстро, правда, Путин выступил с заявлениями, сделавшими невозможными подобную мифологизацию.

Более распространенным среди защитников Бабицкого оказался миф о том, что эта история — «циничная акция государственного терроризма, цель которого — запугать… всех, кто не согласен с правительственной политикой в Чечне…Государство… становится… откровенно тоталитарным» (В.Ступишин). Возможность того, что история эта есть результат неразберихи и произвола стихийного, несистемного, рассматривалась редко. Собственно, большой размах полемика вокруг дела приобрела именно в результате создания такого мифа: «Ни разу с начала перестройки власти не позволяли себе такого откровенного беспредела и цинизма в отношении представителей средств массовой информации» (коллективное заявление журналистов).

На самом деле, конечно, в 1990-е годы были случаи большего цинизма и беззакония. И те случаи часто мифологизировались, превращаясь в символы, как и история с Бабицким: «Случай Андрея Бабицкого — это, быть может, ключевой эпизод в истории постъельцинской России. Поворотный пункт, рубеж» (И. Мильштейн). «История с Андреем Бабицким — далеко не частная история. Она уже войдет в большую историю России или как случай испытания ее на демократическую прочность… или как факт реванша» (О.Кучкина). «Эта история уже стоила нам сотен миллионов неполученных иностранных инвестиций» (М.Делягин).

Цинизм как мифология

Сверхнаивность в сочетании со сверхподозрительностью намекает на присутствие цинизма или, по крайней мере, глобального пессимизма. Действительно, позиции противоположных сторон в равной степени были окрашены мрачными тонами. Сторонники Бабицкого часто говорили о том, что его, возможно, нет в живых или, по крайней мере, что его «будут прятать в Чечне до выборов» (А. Жеглов). «Журналисту, скорее всего, не дадут высказаться до выборов» (И.Скакунов). Противники Бабицкого, забыв о Грибоедове, ославляли его сумасшедшим: «Если журналист недели проводит в лагерях боевиков, присутствует при пытках военнопленных, остается ли он адекватен тому, что требуется от объективного комментатора событий? Остается ли он вобще адекватен психически?» (В.Третьяков).