Панфилов Валентинович - История Андрея Бабицкого

Генри Резник: Ну вообще-то, честно говоря, он немножко кривил, слукавил пресс-атташе Зданович. Дело-то вот в чем: что съемка этого обмена, которая производилась, она производилась вообще сотрудником ФСБ. Это вещь доказанная, есть фамилия, и его вообще-то надо бы допросить, в принципе. А дальше, давайте посмотрим — МВД? Не получается просто-напросто. Прокуратура? Ну прокуратура у нас вообще вся запуталась в соплях сейчас, совершенно не знает, какие действия принимать. Судя по всему, на протяжении длительного времени не знали, что делать с ним. Я прямо могу сказать: если бы журналистский цех не был тут, практически, за исключением отдельных нетипичных представителей журналистской братии, не был так един, если бы не поднялся такой шум и если бы исполняющий обязанности не понял, видимо, не почувствовал бы, что вся эта ситуация наносит удар по престижу страны, и его лично репутации — значительно, я бы сказал, более остро, чем вся ситуация с Чечней? — я не убежден, что в настоящий момент Андрей был бы жив. Я беседовал с ним сегодня, и у него точно такое же мнение.

Ведущий: Ну а все-таки, насколько правомерно с точки зрения закона вмешательство сейчас исполняющего обязанности в дело с Бабицким и вот это вот влияние на ход следствия, вся эта история. Вот он сказал — мне кажется нецелесообразным, так, мягко. И сразу — тридцать тысяч курьеров.

Генри Резник: Видите, Дмитрий, мне послышалось какое-то престранное слово в ваших рассуждениях — закон.

Ведущий: Как? Мы начали с диктатуры закона. Или что, здесь закон не имеет отношения? Законом и не пахнет, вы это хотите сказать?

Генри Резник: Вообще мы начали с диктатуры законов в 17-м, Владимир Ильич провозгласил, что декреты и так далее. Какой закон? Вообще вся эта ситуация, это просто-напросто наплевательство на закон. Ведь изначально просто-напросто творился произвол. Я говорил сегодня и могу повторить сейчас — два состава преступления по меньшей мере в действиях тех лиц, которые задержали Андрея и которые затем творили так называемый обмен, соответственно, переброску в Махачкалу… Два состава — превышение власти и незаконное лишение свободы. Но дальше? Дальше потрясающе совершенно, посмотрите — исполняющий обязанности Президента дает указание, после моего прямого обращения к нему 27 числа, уж не знаю, в ответ на это, не в ответ на это, исполняющему обязанности Генерального прокурора — у нас же все исполняют обязанности сейчас, — исполняющий обязанности Генпрокурора тут же под козырек, мгновенно летят люди, и его обнаруживают. И начинаются уже объяснения, как и что. Это было вначале. Сейчас вторая ситуация. Сейчас человека заключают под стражу. Ну, абсолютное беззаконие, потому что вообще по статье о подделке документа, использования для того, чтобы поселиться в гостинице, за это арестовывать человека — полное беззаконие. Исполняющий обязанности Президента только говорит — конечно, тут надо подумать о том, правильно ли это. Интересное начинание, между прочим. Присылают личный самолет министра внутренних дел. Ну дальше, только в нашей стране может быть такое — увозят Бабицкого от жены, которая приехала к нему, от адвоката, который приехал, никто ничего не знает, они в Махачкале. Его привозят, в Москве ему объявляют, что изменена мера пресечения. Значит, в Махачкале, когда его увозили, те, кто вел следствие, их даже не поставили в известность вообще, вы знаете, ребята, ну вас к чертовой матери. Привезли, и Бабицкий уже, он утром рассерженный звонит жене и говорит, ты чего в Махачкале, вот я дома, я проснулся, и ни каши не сварено. Что такое вообще. Это просто-напросто описывает, что у нас, как была уникальная ситуация, некоторое такое своеобразное отношение к закону… И все-таки, я бы сказал, наверное, некое трепетное отношение к тем, кто наверху. Вот если там пальцем человек шевелит.

Ведущий: Вы говорите страшные вещи, честно говоря, потому что когда мы начинаем препарировать эту формулу диктатуры закона, и вы убиваете одну ее часть и говорите, что законом здесь не пахнет, то что остается? Страшно вас слушать.

Генри Резник: Да почему страшно? Ну что же, мы же не первый год живем в этой стране. Когда, извините, здесь закон у нас главенствовал? Но в данном случае я могу вам сказать: вмешательством исполняющего обязанности Президента, в общем, пресечен произвол, вы понимаете? Поэтому издавна на Руси был авторитет силы, ума, власти. Поэтому к начинаниям о том, чтобы у нас была диктатура закона, — ну что ж, благое пожелание. Законы сами должны быть правовыми, и воля должна быть законы исполнять.

Ведущий: Но все-таки, к чему мы идем? ВЦИОМ провел исследование, по которому 51,5 процента жителей России считает для себя привлекательным либерально-демократический режим по типу западноевропейского. Мне кажется, это абсолютно сенсационное исследование. И рассчитывают, что Владимир Владимирович Путин будет олицетворением вот этого пути к либерально-демократической модели. Параллельно с этим мы имеем Бабицкого, мы имеем восстановление военной подготовки в школах, сборы резервистов, восстановление политотделов в воинских частях, вот это все разрастание президентской вертикали, даже телевидение в военной форме ведь у нас появилось. Нет ли здесь каких-то противоречий между ожиданиями и реальностью?

Генри Резник: Надо уточнить, что понимают эти 51,5 процента под теми либеральными ценностями, к которым они стремятся. И боюсь, что они понимают не совсем то, что понимают на Западе.

Ведущий: Итак, мы, наверное, что-то не то имеем в виду, когда мечтаем о нормальной жизни. Я к этому пришел в результате беседы с известным российским адвокатом Генри Резником.

Газета «КоммерсантЪ», 1 марта:

Корреспонденту Ъ Сергею Тополю удалось взять интервью у Андрея Бабицкого. Журналист «Свободы» честно признался, что до сих пор не знает, кому его отдали военные в обмен на пленных и кто пытался переправить его через границу.

У подъезда дома Бабицкого в Вешняках толпились журналисты. Он никого не принимал. «И тебя не примет», — сказали мне коллеги злорадно. Но у меня была записка от заместителя шеф-редактора Ъ Кирилла Харатьяна, который знает Андрея лет двадцать.

Я набрал номер квартиры на домофоне и сказал, что у меня для Бабицкого письмо. За ним через десять минут спустилась его родственница Татьяна. Вернувшись через пару минут, она извинилась: «Поймите, Андрей очень устал и говорить ни с кем не хочет». «Понимаете, мы с ним вместе были в Буденновске», — сказал я первое, что пришло в голову. И Татьяна сдалась.

Бабицкий сидел за столом на кухне. Перед ним стояла початая бутылка водки. «Только пять минут», — взмолился он. Говорили семь.

— Кто эти люди, у которых ты находился в Чечне?