Михаил Гефтер - Мир миров - российский зачин

8.

Будет ли преувеличением, если скажу, что и об истории в собст-венном смысле мы вправе говорить именно с этого рубежа? Ведь история - это не все на свете, начиная от Большого взрыва. Я говорю об истории в единственном числе, о ВСЕМИРНОЙ истории, которая уже в исходном пункте содержала заявку на включение в себя живых и мертвых - без изъятия.

И, стало быть, без разбора? Мучительный пункт. Для веры и для безверия. Для поколений, уже отметившихся в летописи человеческой, но еще не сошедших со сцены, и для тех, кто на входе, однако не обрел пока своего лица, застрявши в критической, взрывной стадии преемства-отрицания, наследования в инакости.

Самая утонченная историософия не может обойтись без любимцев и отлучников, в число коих попадают не только гремящие персонажи, но и целые эпохи, общественные устройства, течения мысли. За примерами далеко ль ходить - наш отечественный застой брежневских времен. Дурной сплошняк, да? А между тем тогда именно достигли ядерного паритета со Штатами и подписали памятные ограничительные и послабляющие соглашения (Хельсинки!). Тогда впервые оппозиция ума и совести заставила считаться с собой и, хотя признание заявило себя карами, лагерем, высылкой, это было ПРИЗНАНИЕ, которое неутомимо подтачивало фантом единства, а сколь многое из самого привычно-страшного им доселе держалось. Добавьте из-под спуда наружу рвущуюся приватизацию власти (ключ к реформам!). Добавьте Прагу и Афганистан - маразм бессмыслия вкупе с беспомощностью. И это еще не все, что, не совпадая и суммируясь, подвело к капитальной перемене. Мир, входя внутрь Союза, взламывает его обособленно-блоковое существование. Но и Мир в его конвульсивных попытках собрать единство из разрозненных изменений предощущает невозможность добиться этого без внутреннего ОБМИРЕНИЯ эпигонов и преемников коммунистической революции.

Мне вправе заметить, что я вступаю на зыбкую почву. Нет еще достаточных доказательств того, что перестройка своими позывами и тем более своей самодельной архитектоникой дотягивает до Мира (устроенного и меняющегося). И также сомнительно, что Мир в его непредсказуемой целостности столь тесно зависит от происходящего в пространстве Евразии (пожалуй, впервые осознающей - тупиками и свежей кровью, что она не менее Азия, чем Европа, да и Европа ли?).

Нет достаточных доказательств. Соглашусь и добавлю: их и не может быть. Потому что не опознан еще ПРЕДМЕТ ПЕРЕМЕН, а потому и СУБЪЕКТ их. Однако не вернее ли обратное: неопознанность предмета производна от того, что еще не обнаружил себя (пребывает в потемках Слова и в блужданиях поступка) субъект? Домашний без спору, но и мировой также, если только не поддаваться магии непререкаемости Штатов в качестве эталона вселенского благополучия и устойчивости.

Парадокс Девяностых, в которые вступаем: вчерашний день норовит, минуя сегодня, перекантоваться в завтра. И тут не обойдешься ссылками на перепутанность проблем (экономика ли диктует? политика ли верховодит?) и кричащее несоответствие властвующих персонажей остроте и масштабу нынешнего междувременья. А оно в самом деле между-времени? Либо и Время под сомнением, то самое историческое время, пульсирующее - от прыжков к ступору и обратно, которое люди расходовали не задумываясь, и оно теперь уже в невосполнимых источниках?

Время вышло из своего сустава, может быть, на этот раз окончательно. То, что мучило Гамлета своею тайной, как и непререкаемостью своих велений, оно уже тогда, в шекспировском Глобусе, вступило в нерасторжимую связь с человечеством. И если Дания - худшая из арестантских, то являлся сам собой вопрос, дано ли найти место на Земле для лучшей? Или сами поиски, самая мысль об этом загодя обречены?

Ответ последовал из века XX. Из конца нашего столетия, уже оставившего позади и отечество трудящихся всех стран, и гитлеровское жизненное пространство и, кажется, близкого к тому, чтобы изгнать из лексикона слово сверхдержавы. Но значит ли это (плюс многое другое в этом ряду), что время истории и впрямь на исходе? И недостижимость единственного единства, чье имя - человечество, со столь страшной силой выперла наружу, что не замечать ее было бы по меньшей мере легкомыслием?

Впрочем, сама по себе недостижимость - полбеды и даже вовсе не беда. Ибо частичность, неполнота воплощения замысла, свалившего за века множество межевых знаков, являла и источник его беспримерной энергии и возрождаемости из пепла очередных катастроф. Но, видно, исчерпан и ресурс неосуществимости.

Это как-то неуклюже выговаривается, но при тщательном рассмотрении едва ли не все из современных напастей окажутся в свете этой сомнительной (в себе сомневающейся) метафизики менее темными и более разговорчивыми.

Наш сюжет как раз из таковых.

9.

Итак, конвергенция или Мир миров? Учебниковая история воспроизводит (и то в лучшем случае) маршрут-стрелу - планетарное шествие человеческого Я. А не-Я состоит у нее в зигзагах, экзотических руинах, в играх нечистых сил, то и дело возносящих вверх всякого рода супостатов.

Если бы так членилось - на высшее, безукоризненно восходящее и на то, что циклической неизбывностью тянет к возврату и в пропасть! На самом же деле далеко не так. Смешанней. Чересполоснее. С компромиссами, входящими в основной состав истории.

Не соглашение, тем более не сделка они - те, что в основной состав. (Гнилой компромисс - словосочетание-выкидыш.) На деле же - если уступка, то уступка избыточностью исторических поворотов, рождение новой нормы. По отношению к классическим революциям - ТЕРМИДОР в широком смысле. Замещением людей освоение добытого. Не Кромвель учинил промышленный переворот, не Робеспьеру принадлежит Французский гражданский кодекс 1804, но быть ли последействию без тех эпох, когда люди (вспомним Чаадаева) становились скитальцами в мире, физически и духовно?

Компромисс - нация. Компромисс - государство и общество (государство общества). Компромисс - овеществленный и политизированный разум. Компромисс - цивилизация Я, обладающая достаточным рвением, чтобы распространиться на всю планету, но наталкивающаяся на неустранимое препятствие - Земля заселена и ИНЫМИ. Пассивно и яростно сопротивляющимися, опираясь при этом не только на традицию, на самобытность, но и одомашнивая чужие новшества.

Первый патент на соавторство модерну - у России власти раньше, чем в этом качестве выступил ее радикальный антагонист. И Россия же первая расшиблась о революцию без термидора, которая логикой (и безумием) своей неостановимости влеклась к людским перетасовкам - взамен перехода в норму, - и к циклическим выносам вовне задавленного внутреннего раскола.

И теперь от нас и от наших выучеников, но также и от оппонентов, противников - вопрос на острие ножа: может ли компромиссом стать Мир - в целом и как ЦЕЛОЕ?