Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6311 ( № 6 2011)

– Да ну, оставь его… Я помою, ты подними парты, – Бардо, грациозно изгибая талию, проходит по классу.

– Ичаев! Ну-ка быстро тащи ведро воды, веник и тряпку!

– Ты, похоже, шутишь, – говорю я.

– Слушай, детка, ты долго собираешься свистеть?! – он направился ко мне. Я не знал, сумею ли одолеть его, хорошо ли он дерётся или плохо. Одно, правда, я знал точно – долго драться он не может: по нескольку раз в день Индербиев курил в туалете, отнимая сигареты у других школьников.

– У кого что для Графа? – он обводил всех взглядом. Ему протягивали кто одну, кто две сигареты.

– На потом, – говорил Индербиев и брал одну.

Индербиев подошёл ко мне, глядя прямо в глаза, схватил двумя пальцами за нос. Я смачно высморкался. Потом, прежде чем он, ойкнув, отдёрнул руку, я схватил его за плечи и дважды саданул головой в живот. Он вырвался, и в глазах его, кажется, появились изумление и страх. Я и сам трясся от страха.

Не успел я оглянуться, как в классе появились его друзья – это была работа Бардо. И в тот день я проиграл: заперев двери, чтобы никто не мог войти, они лупили меня портфелями, книгами – чем попало. Индербиев, когда дрались, так больше ко мне и не приблизился, крутился рядом, приговаривая: «Так его, так!» После этого потянулись дни, когда никто не смотрел в мою сторону и не разговаривал со мной. Все меня избегали, особенно Бардо и Индербиев. Они, как назло, всё время были вместе. И всё-таки я изредка ловил на себе взгляд Бардо. Она в такие моменты, как ни в чём не бывало, быстро отворачивалась. А я опять смотрел на неё. Я ждал случая.

Однажды, это было на уроке истории, Идрис Исаевич здорово на нас кричал из-за того, что мы не выучили урок. Мы все стояли. Он нас поднял.

– Ну, кто выучил урок? Есть среди вас такой? – кричал он, воздевая руки вверх.

Все молчали. В классе стояла такая тишина, что было слышно наше дыхание.

– Можно, я расскажу? – сказал кто-то, как бы в нос.

– Кто это? – вскакивая, крикнул присевший было Идрис Исаевич.

– Я, Ичаев, – голос был тот же.

– И-и-ча-ев! Ах, это вы, ваше величество! Ну-ка, ну-ка, покажитесь!

Мне показалось, что уши и шея у меня начали накаляться.

– Это… не я. Я не выучил, – с трудом сказал я.

– Ка-ак?! Шпингалет! Я же тебя сейчас по стенке размажу! Ишь, мальчика нашёл для шуток! – он схватил меня за шиворот, поволок, едва не приподнимая над полом, по коридору и швырнул в кабинет директора. Директора ученики называли Фантомасом.

Фантомас сидел поодаль, у окна. На столе лежала пачка «Беломора».

Идрис Исаевич, схватив двумя пальцами моё ухо, рассказал, срываясь на крик, как я «обманул» его, «выставил на посмешище», «уронил его авторитет».

Фантомас не проронил ни слова. Выносить его молчание было нелегко. Моя правая коленка подрагивала.

Когда Идрис Исаевич вышел, Фантомас трясущимися от ярости руками закурил папиросу и стал, не мигая, смотреть мне в глаза, словно стараясь загипнотизировать. Прошло, наверное, пять, десять, пятнадцать минут, когда он вскочил, опёршись руками о край стола, с раздувшимися на шее венами и выдавил: «Убирайся вон! Вон отсюда!».

Я мигом выскочил прочь.

Выйдя, я сразу же отправился к оврагу, чтобы подкараулить Индербиева. Как бы то ни было, я знал, что всё это не обошлось без его козней. Он заставил кого-то сказать это, и я его поймаю.

Индербиев, шагавший с двумя учебниками за поясом и спрятанной в кулаке сигаретой, увидев меня, сначала обомлел. Потом взял себя в руки и остановился, задрав нос, всем своим видом как бы говоря: «Ну чего тебе, выкладывай». Некоторое время мы стояли, молча глядя друг на друга.

– Положи-ка куда-нибудь свои книжки, шапку и пиджак, граф Монте-Кристо, – сказал я, складывая на траву свой портфель, старенькую куртку и шапку, словно мы собирались заняться игрой.

– И что дальше? – спросил он, стараясь казаться невозмутимым. Носок его ботинка трясся.

– Дальше? А дальше посмотрим… у кого у нас зубы выкрасятся в красный цвет, – сказал я.

– Ты думаешь, если в прошлый раз тебе удалось двинуть меня исподтишка головой…

– Хватит… Закругляйся… – я сжал кулаки.

Индербиев, облизнув губы, быстро оглянулся. Вокруг никого не было видно. Он нехотя сжал кулаки и, собираясь что-то сказать, шевельнул губами. Больше я ждать не стал.

…Неделю граф Монте-Кристо не приходил в школу. Был вторник, когда на втором уроке со скрипом открылась дверь, и в класс вошла, сжимая в руке палку, какая-то женщина. «Мать Индербиева», – зашептались ребята.

– Это который здесь тот, кто приехал с гор? – спросила она, не обращая внимания на то, что идёт урок.

– Послушайте, у нас урок… математика… Подождите в коридоре до звонка, – сказала, оборачиваясь от доски, Айзан Рашидовна.

– Я спрашиваю – который? – громко повторила женщина.

– Я, – ответил я, поднимаясь.

Я увидел её рядом с собой после того, как получил удар палкой.

– Грязная тварь! Вонючий ламаро!* Ты собирался убить моего сына? Ты… паршивец… Камнем по голове, из-за спины.

Когда Индербиев вошёл в класс, оказалось, что всё лицо у него было вымазано зелёнкой…

Теперь мне нужно было беречься, чтобы не дать повода. Так я жил. Наступила зима. Выпал снег. Никаких неприятностей ни с кем у меня не было больше. Бардо стала кокетничать со мной. Смотрела, улыбаясь, мне в глаза, искала встреч. Я не обращал на неё никакого внимания. Мне нравилась одна из девятого класса по имени Асет. Я и записку ей посылал. Она ответила отказом. И всё равно она мне нравилась. Увидев её, я радовался… Её косы, шёлковое платье… лучистые, большие чёрные глаза, пальто с капюшоном в шахматную клетку… Сумка… Наклейка на сумке. Мне нравилось всё. Всё чаще я стал видеть Бардо вместе с Асет. Когда они шли вместе, Бардо, заметив меня, смеялась. Похоже, она знала о той записке. Асет не смеялась никогда. И то, что она надо мной не смеётся, мне очень нравилось.

Как-то в наш класс вошли Асет и ещё несколько девочек, в руках у них были тетрадки и ручки. Что-то там они записывали. Оказывается, записывают детей из нуждающихся семей. Бардо подала им какой-то список. Потом обвела класс взглядом и вдруг говорит:

– Да, чуть не забыла… у нас же ещё Ичаев. Запишите и его… Пальто, шапку, ботинки.

– Какой Ичаев? Я? Ты это брось, Бардо!.. Меня туда нечего записывать, сама запишись, если хочешь, а меня оставь в покое! – в ту минуту я кипел от злости. – Ичаев! Кто это тебе сказал, что нужно записывать Ичаева?

– Что ты на меня кидаешься? Нечего было позволять матери идти в райсовет, если такой высокомерный! Гордый какой! – Бардо вскинула брови, дёрнула головой и, скривив губы, села.

– Когда? Чья? Моя мать?..

– Да! Твоя мать. Или ты думаешь, что моя мать туда ходила?