Такэси Кайко - Все дальше и дальше!

Суси и сасими. Китайская и морская кухня… Недолго пробыл я в Нью-Йорке, но впечатление, которое произвел он на мой язык, превзошло все самые смелые мои ожидания, мечты и чаяния.

Раннее утро еще одного дня. Бродяги, безработные, пьяницы, наркоманы, прокутившие до утра гуляки, просто чудаки. Мусор, отбросы, грязь. Мрачные лица, неприглядные улицы. Занавес ночи уже задернут, но по сцене еще бродят неясные тени и силуэты. В этот час, когда по сумрачным углам еще ютятся последние ночные призраки, мы, неутомимые рыболовы, борясь со сладкой и тягучей дремотой, бодро топаем на лодочную пристань. Хотя стоит ранняя осень, от темного моря веет горьковато-соленым, пробирающим до костей холодом, а в завешенном хмурыми тучами небе уже ощущается дыхание зимы. Катер заказан заранее, вон он с тихим плеском покачивается на волнах возле причала, но капитан, оказывается, ушел куда-то выпить чашку кофе, и мы, втянув головы в поднятые воротники штормовок, беспомощно топчемся у входа на пристань. Ожидание немного раздражает и наводит тоску, но в глубине души живет ни на чем не основанное радостное предчувствие того, что сегодняшний день будет удачным.

У господина Мори, председателя нью-йоркского Общества друзей рыбной ловли, очень довольный вид. Взгляд светел, морщины на лице разгладились, брови приподняты в радостном ожидании. Во время ловли в Монтоке мы испытали с ним и торжество победы, и горечь поражения, но неудачи забываются, а успех еще долго кружит голову, поэтому господин Мори, весело поблескивая глазами, оживленно болтает со мной о всякой всячине. Настроение у нас чудесное, и мы, подобно художникам, от нечего делать набрасывающим рисунки за бокалом вина, достаем удочки и закидываем их в реку. Не успел я закинуть в масляную, мутную, гнилую воду крючок, как у меня тут же клюнуло, и я вытащил красивого окунька-подростка величиной с ладонь. Поразительно, но рыбешек в затхлой речной воде было видимо-невидимо, мы вытаскивали их одну за одной. Такие рыбки водятся в Японии в районе Кансай, там их называют «тярико». Глядя на серебристых окуньков, я закуриваю сигарету и представляю себе, как бы я мелко нарезал этих рыбок, вымочил в соусе, потом положил бы на горячие-прегорячие комки риса, завернул бы все это в хрустящее «нори», приправил «васаби» и полил бы сверху зеленым чаем… Приятные картины, то чуть расплываясь, то приобретая отчетливые очертания, проносятся перед моим мысленным взором, лаская воображение.

— Вот скоро начнется сезон, — говорит господин Мори, — и здесь будет ловиться небольшая камбала. Причем прямо без удилища, на одну леску. В удачный день можно наловить штук сто. Камбалы как раз величиной со сковородку, поэтому их так и называют «пэн-фиш» — «рыбы-сковородки». Их тут полно. Они хороши и для вяления, и для жарки, и для варки. Рыболовов, которые ловят рыбу, чтобы ее есть, здесь называют «охотниками за мясом», я тоже из их числа. Другие ловят рыбу и отпускают обратно в воду, а я не могу. Уди сколько влезет — правительство еще не ввело ограничений, камбалы пока тоже хватает. Моя мамаша ее употребляет с удовольствием.

Рассказывая вещи, невообразимые для нас, бедных жителей Японии, где рыболовов и в пресных и в морских водах всегда больше, чем рыб, мистер Мори добродушно посмеивается.

Через Гудзон перекинуто много величественных и прекрасных висячих мостов, самый знаменитый из которых — Вашингтон-бридж. Последний мост, повисший над рекой возле самого устья, называется Верадзано. Я люблю мосты. Все они — и бревенчатые, и каменные, и всякие прочие — кажутся мне красивыми, но висячие мосты Нью-Йорка обладают особым очарованием, они способны менять свой облик в зависимости от времени суток: в предрассветный час, в полдень, вечером, глубокой ночью нью-йоркские мосты красивы по-разному. Среди них есть совсем старые, уже отслужившие свое, про которые говорят, что они не сегодня завтра обвалятся. Я слышал, что специфика конструкции висячих мостов не позволяет их ремонтировать — нужно производить полную разборку, а потом строить все заново. Насколько я мог заметить, эти ужасные слухи никак не сказываются на количестве автомобилей, двигающихся по «аварийным» мостам: грузовики, легковушки, машины «скорой помощи» несутся по ним сплошным потоком. Это все равно что, всерьез обсуждая угрозу ядерной войны, кушать с аппетитом сдобный пирожок.

Из всех висячих мостов один лишь Верадзано стоит на границе реки и моря. Здесь начинается Атлантический океан. В тот день мы спустились по течению Гудзона, прошли под мостом Верадзано и выплыли на морской простор, чтобы половить пеламиду. Однако ожидаемых успехов нам добиться не удалось, и во второй половине дня мы вернулись к мосту и попытались взять реванш там. Вчера в Монтоке мы целый день ловили только на наживку; сегодня же меня стали обучать лову с привадой. Для этого берут мелкую мороженую рыбешку «баттер-фиш [19] Маслюк. », размораживают в ведре, крошат ножом и кидают в море. Еще один способ подкормки — пропустить «баттер-фиш» через мясорубку, перемешать фарш с морской водой (ну и запашок получается, доложу я вам) и эту, так сказать, «рыбью кашу» черпаком разбрасывать вокруг лодки. Течение несет подкормку по бескрайнему Атлантическому океану, и где-то среди волн у пеламид начинается банкет. Двигаясь по «ароматному» следу, стая идет вверх по течению и в конце концов подплывает к лодке. Обалдевшие от обжорства рыбы заглатывают все подряд — и кашу, и кукурузные хлопья, они даже набрасываются на своих дохлых, со стальными крючками в желудках сородичей. Неважно, за какое место крючок зацепит пеламиду — хоть за губу, хоть за спину, хоть за бок. И рыбешка, разбросанная для подкормки, может быть нарезана как угодно: и половинками, и кусками, и одними головами.

Возбужденная пеламида кидается на все подряд, что бы ни плавало поблизости. Жадность и страсть пожрать на дармовщинку ее и губят. Попавшись на крючок, пеламида сражается за жизнь, как гладиатор, — именно поэтому она так популярна у рыболовов-любителей. К тому же американцы считают ее очень вкусной, рассказывает господин Мори, глядя на мирно дышащий в свете ясного сентябрьского дня океан.

Наслушавшись подобных рассказов, я уже предвкушал, как буду снимать добычу с крючков, но за полдня мы не поймали ни одной рыбины. Поблизости от нас на волнах качалось еще штук пятьдесят лодок, ощетинившихся лесом удилищ, но что-то не видно было, чтобы хоть одна из удочек дернулась книзу.

И вот, как я уже сказал, во второй половине дня, ближе к вечеру, мы вернулись в устье Гудзона, бросили якорь у моста Верадзано и решили дать там последний бой. Гудзон и Ист-Ривер — две реки, омывающие берега острова Манхэттен; у места впадения в Атлантику их воды сливаются, образуя бурный поток, который походит не на пресноводную равнинную реку, а на какую-то водопроводную трубу — так быстро он несется, окутанный водяным паром. Через устье проплывают пеламиды, полосатые окуни, угри и многие другие рыбы, по дну пробираются древние, ископаемые создания вроде мечехвостов и осетров. Осетра ловят сетью, получив предварительно лицензию от штата. Когда мне сказали, что эту гигантскую рыбу можно поймать в черте города, я ушам своим не поверил. (В том устричном баре подавали буйабесс по-марсельски и осетровое рагу по-русски. Мне сказали, что рыбу для этих блюд привозят с далекого тихоокеанского побережья, из реки Колумбия, что протекает в Орегоне, но я в глубине души все надеялся и мечтал отведать местной, нью-йоркской осетринки.)