Валентина Полухина - Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006)

Что вам известно о деятельности Иосифа на посту Поэта-лауреата США и консультанта по поэзии Библиотеки Конгресса?

К тому моменту, как Иосиф занял его, пост консультанта существовал уже несколько десятков лет в качестве временной должности, дающей известным поэтам скромный доход. Тогда, в 1980-е годы, Конгресс дал ему высокопарное название, "Поэт-лауреат", которое большинство поэтов сочли претенциозным, хотя это явно было вызвано стремлением привлечь внимание общественности к этой должности и, следовательно, к самой этой форме искусства. Пока не назначили Иосифа, поэты, получавшие это звание, продолжали относиться и к нему и к самой должности в высшей степени формально. Иосиф кардинальным образом изменил положение вещей. В своей инаугурационной речи, "Нескромное предложение", он определил лауреатство по-новому: как служение на благо общества и платформу для пропаганды литературы. Его предложение заключалось в программе массового распространения поэзии, согласно которой поэтические антологии должны были бесплатно раздаваться миллионам американцев — в отелях, в поездах и самолетах, в отделениях связи и т. д. Это случилось как раз в тот момент, когда я занимал пост исполнительного директора Американской поэтической академии; это был потрясающий проект, прекрасно отвечавший задаче академии по повышению роли поэзии в американской культуре, и мы стали сотрудничать. Одно из важнейших замечаний, которое сделал Иосиф в своей речи, заключалось в том, что величайшим вкладом Америки в мировую культуру стали джаз, кино и современная поэзия. Как для академии, так и для поэтов Соединенных Штатов в целом, подобная оценка значения американской поэзии явилась просто откровением. Заняв чисто номинальную и несколько странную должность, Иосиф неожиданно обратил ее в высокий, общественно значимый пост: сделал поэзию центром внимания. Для Соединенных Штатов, где поэзию принято считать в лучшем случае загадочной, сокровенной формой искусства, это был невероятный поворот событий. Прессу вдруг прорвало на комплименты в адрес Поэта-лауреата русского происхождения. По иронии судьбы, потребовался русский, чтобы убедить американцев в том, что их литература очень важна, что в XX веке американцы создали одну из прекраснейших поэзий в мире. Этой речью Иосиф положил начало изменениям в общественном восприятии поэзии и поэтов в американской культуре.

Как вы думаете, что давало Иосифу моральное право написать такое стихотворение, как "Я входил вместо дикого зверя в клетку…", заключительными строками которого являются следующие: "Но пока мне рот не забили глиной, / из него раздаваться будет лишь благодарность"? Права ли я, считая, что возникновение подобных строк немыслимо в контексте современной американской поэзии?

Не хочу умалять оригинальности Иосифа, не хочу отнимать у него хоть крупицу присущего ему таланта и поэтической мощи, но я как-то присутствовал на поэтическом вечере, где Иосифа представлял поэт Чарльз Симик, который, рассказав историю детства Иосифа, его преследований и ссылки, заключил ее следующими словами: "Ни один поэт не мог бы желать большего". Мирослав Голуб сказал однажды, что когда ситуация в Восточной Европе была действительно ужасной, "это очень благоприятствовало возникновению поэзии". Страшно сказать, но Иосиф был отмечен именно этой "ситуацией, благоприятствующей возникновению поэзии". Ни одному американскому поэту не выпало счастья насладиться столь ужасными историческими условиями. Следовательно, у Иосифа было моральное право так говорить, право человека, бросившего вызов институционализованному злу и пострадавшему за это, вид права, который вряд ли доступен его американскому современнику.

То, что вы сказали, перекликается с ахматовским откликом на процесс над Бродским: "Какую биографию делают нашему рыжему!" Однако сам Иосиф восставал против биографии как таковой, утверждая, что биография поэта— в гласных и согласных. Нет ли здесь противоречия?

Противоречива сама сущность поэзии. Йейтс говорил, что поэзия рождается из "ссоры с самим собой". Фрост говорил, что противоречие — основа просодии: если ритм не противоречит метру, хорошего стихотворения не получится. Если бы Иосиф был поэтом, который заявлял: "Взгляните на мою жизнь, взгляните на то, что я сделал и что пережил — именно поэтому я великий поэт", сами его действия, его опыт и их важность были бы сведены на нет эгоизмом этого заявления. Именно тем, что он вел такую жизнь, какую вел, верил в то, во что верил, объясняется то, что язык стал его главным и абсолютным приоритетом, язык, отрицающий случайности биографии. Поэты живут парадоксами, и это был парадокс Иосифа — парадоксом являлось и его утверждение на суде, что поэзия не имеет ничего общего с политикой и социальной ответственностью, ибо само это утверждение стало политическим актом и повлекло за собой социальные последствия.

Многие из лучших стихотворений Иосифа представляют собой дань предшественникам: Джону Донну, Т. С. Элиоту, У. X. Одену, Кавафису и Харди, хотя мы не находим в них и тени "страха влияния" [166] Намек на известную книгу американского литературоведа, основателя "новой школы" Хэролда Блума "Страх влияния" (Harold Bloom. The Anxiety of Influence: A Theory of Poetry. OUP, 1973). Русский перевод: Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 1998. . Почему? Не потому ли, что все они принадлежали другим культурам?

Начиная с Т. С. Элиота и до Хэролда Блума критики слишком большое значение придавали "отцеубийству". Я лично считаю, что для Иосифа язык включал в себя и время тоже, следовательно, все поэты были для него современниками, а не отцами и детьми. Задача младшего поэта — не отцеубийство, а поиск наиболее конгениальной компании среди теней. Иосиф был автодидактом, поэтому я подозреваю, что он не слишком страдал от бремени академически понимаемой традиции; я думаю, что он с самого начала чувствовал себя отдельно и потому охотно шел навстречу, так сказать, "вдохновению влияния".

Почему Бродский был так захвачен поэзией У X. Одена?

Это безусловно связано с приездом Иосифа в Австрию и просьбой "отвести его к его герою". Оден играл роль повивальной бабки на пути Иосифа из чрева матушки России в Новый Свет. Оден, как и Иосиф, был виртуозом и вундеркиндом, чудесным явлением среди английских поэтов его поколения. Он, как и Иосиф, предпринял схожее, хотя и доб- рольное, перемещение в Новый Свет и, более того, именно в Нью-Йорк. Но главным образом Иосифа привлекала, как мне кажется, поэтическая позиция Одена, со всеми ее философскими и политическими импликациями. Прежде всего, Оден был глубоко современным поэтом, отвергавшим в той или иной степени модернистское увлечение верлибром, — это развенчивало предвзятое мнение о том, что для того, чтобы быть современным, необходимо расправиться с традиционными формами стиха. Однако было еще нечто, более глубокое, чем просодия. На первом семинаре Иосиф написал на доске стих из Одена, а рядом — стих из Иейтса. Вскоре стало ясно, кому из них двоих он отдает предпочтение как поэту. Иосиф не терпел плаксивого национализма Йейтса и его увлечения оккультными системами, как не выносил он фашизма Паунда и, как можно догадаться, монархизма и антисемитизма Элиота. Современные поэты, которыми он больше всего восхищался, — Оден, Фрост, Харди — казалось, порождены традицией классического английского либерализма, главной ценностью которого является не миф, не система, не теология или идеология, а индивидуум, внутренняя стоимость и подлинность человеческой личности. По этой причине его привлекал Шестов, тогда как философским ключом к поэзии Одена является, конечно, философия Кьеркегора. Думаю, что и в Америке Иосифа привлекала именно эта традиция "неистребимого индивидуализма", прекрасным воплощением которой является, скажем, Фрост.