Валентина Полухина - Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006)

Иосиф был одиночкой или любителем общества?

В минуты, когда он не был поглощен работой, требующей уединения, он очень любил общество. Однажды я заметил, что я человек общительный, но не стадный. "Почему так?" — поинтересовался он, вполне, как мне показалось, серьезно. Само собой разумеется, Иосиф царил на всех сборищах, где я его видел. Никто не мог с ним тягаться — Иосиф никогда не был в роли слушателя… Сборищам, проходившим в его отсутствие, казалось, не хватало центра притяжения. Помню одну такую вечеринку в Хэмпстеде, куда Иосиф явился в назначенный час, пометался по комнатам с возгласом: "Где веселье? Где веселье?" — и снова исчез, решив прогуляться.

В разговоре Иосиф нередко бывал авторитарен, вы согласны?

Подобное владение разговором вновь заставляет нас вспомнить об Одене, хотя я читал, что Оден очень удивлялся тому, как серьезно люди относятся к его словам. Иосиф был не столь скромен; он знал себе цену, и досталась она ему к тому же нелегко. Когда я сообщил, что в одной из рецензий его назвали гением, он просто фыркнул: "Опять?" Питер Портер сказал мне как-то раз, что Иосиф — самый высокомерный из всех, кого он встречал. Однако очень многие его просто обожали и прощали ему всё без исключения.

Дома, когда не работал, Иосиф вел себя грубовато-добро- душно, но настойчиво: женщины обычно принимали игру и радостно подчинялись всем его прихотям. "Киса, ну, киса!" — этим нежным обращением Иосиф добивался, чего хотел, от тех, кого и вправду любил (Иосиф был большим любителем кошек и своих родителей тоже называл "кот" и "киса"). Мужчинам, думается, устоять против его чар было легче; что касается меня, то у меня это получалось от случая к случаю и требовало немалых усилий. Иосиф же, если получал отпор, издавал свое обычное "мяу" и переходил к тактике хорошо продуманного задабривания. Если же и после этого ему не удавалось достичь цели, он со вздохом говорил: "Ну ладно" или "Олрайт" с таким горестным видом, что вы, с вашей непреклонностью, чувствовали себя дураком. Однажды — дело было в Кенсингтоне — он вдруг заявил: "Поехали в Египет! Прямо сейчас!" Обаяние его личности, его напор были так сильны, что я почувствовал себя просто "кайфоломщиком", когда ответил: "Я предпочел бы этого не делать". Разумеется, он тут же догадался, откуда цитата (Герман Мелвилл, "Писец "Бартлби" [180] По-русски рассказ известен также под названием "Имбирный пряник". ").

Любил ли он щегольнуть своими обширными знаниями?

Несмотря на или, может быть, благодаря отсутствию формального образования, Иосиф обладал огромной сетью знаний (которые без устали пополнял) и мог молниеносно переключаться с футбола на Филби, с Филби на философию, завершая — это был его излюбленный прием — свои рассуждения каким-нибудь бесспорным афоризмом вроде: "В теории нужно уметь терять вес так же быстро, как и набирать"; "Зло — плохой стилист"; "Цивилизация распространяется всегда с юга на север; варварство — с востока на запад". Я предположил, что в данном случае он имеет в виду Европу, но он и не думал этого утверждать. Тогда я, притворившись наивным, спросил: "А как же китайцы?" Он посмотрел на меня долгим взглядом, улыбнулся и протянул: "А кому вообще есть дело до них?" Не отличаясь англо-саксонскими нерешительностью и скромностью, Иосиф упрямо спорил по любому поводу, даже в тех редких случаях, когда не хватало его огромного запаса знаний — от Катулла до обуви "Кларк". Мы, например, долго не могли его убедить, что "Мадам Баттерфляй" и "Чио-чио- сан" — одна и та же опера. За этим крылось не просто упрямство — скорее это был его способ открывать что-то новое. Античная история не являлась его сильным местом, и все то время, которое мы были знакомы, он звонил с вопросами мне или Вероник Шильц из Стокгольма или Реджио Калабрия. Помню, как он спрашивал, в какое время года Велизарий выступил против вандалов.

Как все мы знаем, Иосиф много путешествовал. Были ли вы в контакте, когда он уезжал?

Он посылал мне открытки и письма из заморских земель, подписанные "Тарзан", "vostro monstro" [181] "Ваше чудовище" (итал.) или, в подражание Эмили Дикинсон, "spinsterly yours" [182] Игра слов: "sincerely yours" — "искренне ваш"; "spinster" — "старая дева"; т. е. "девственно ваш". . Иногда в посланиях был какой-нибудь совет — по поводу чего, я уже не помню, — вроде: "Держись, ногти для этого и сделаны". Я сам прибегал к этой фразе в общении с другими людьми, и она всем нравилась. А в открытках нередко встречались вирши.

Он был всегда радостным и бодрым? Или вам случалось видеть его тоскующим и удрученным?

Иосиф не всегда был веселым и жизнерадостным. Его угнетали литературные распри, семейные заботы — и, разумеется, здоровье. Он редко поверял мне свои мысли на этот счет, но порой раздраженно восклицал: "Ой, блядь!" А в последние годы тер грудь и постанывал. "Бедный Иосиф", — говорил я обычно в таких случаях, а он повторял это с притворным отчаянием и со стонами. Он рассказал мне, что по пути в операционную, где ему предстояла операция на сердце, его вдруг охватило чувство удовлетворения: он вспомнил, что в утренних газетах напечатано его письмо в защиту Стивена Спендера от нападок Йена Гамильтона. И почувствовал, что на этой ноте можно уйти, если так суждено.

Чтобы не говорить все время о мрачном, расскажу, как Иосиф вдруг страшно забеспокоился, что начинает лысеть. Я заверил его, что это от избытка мужских гормонов, и он долго веселился по этому поводу. Но даже в лучшие моменты общения с ним непросто было вести разговоры ни о чем. Как с Витгенштейном, с Иосифом нужно было хорошенько подумать перед тем, как сказать банальность — он никогда не давал спуску: автоматических ответов не допускалось. Как выразился Шеймас Хини, Иосиф набирал высоту моментально, а планка повышалась постоянно.

Иосиф поселился в Америке, но каждый год регулярно выбирался в Англию — выступал по всей стране с поэтическими чтениями, принимал участие в Международном фестивале поэзии как в Лондоне, так и в Кембридже. Он всегда останавливался у вас с Дианой?

Да, по крайней мере, на какое-то время. На самом деле он приезжал чаще одного раза в год. Иногда случалось, что у него были ключи от лондонской квартиры кого-то из друзей. На лето он обычно забирался в какое-нибудь уединенное местечко, чтобы поработать, но мне кажется, что одиночество — не та вещь, которую Иосиф мог выносить долго. В какой-то год мы посоветовали ему поехать в Бервик-на-Твиде, что в Нортумберленде, но ему там не понравилось. Иосиф скучал там смертельно и каждый вечер звонил Диане. Похоже, там продавалась только мороженая рыба, что довольно странно для рыболовецкого порта.

Помню, однажды вы упоминали о какой-то особенно продолжительной поездке Иосифа на север Англии. Расскажите, пожалуйста, подробнее.