Валентина Полухина - Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006)

Сформулирую вопрос иначе. Из трех составляющих миро- ощущение Бродского — иудейства, античности и христианства — какая доминирует?

Я думаю, цивилизационно доминирует (вы ведь об этом спрашиваете меня?) российская культура с ее мировым пространством, возникшим для нее во второй половине XIX–XX веках.

Какую роль играло еврейство в формировании "внутреннего ландшафта" поэта?

— Ну как на это ответить? Он всегда знал, что — еврей. Даже картавил, да? И все окружающие это знали. Ну и что? На самом деле, антисемитизм в бытовом отношении проявляется, по-моему, когда ты чем-то раздражаешь соседа лично, ну он ищет, чем тебя зацепить, а твоя национальность — лишь удобная зацепка. Но бедность Бродского, его бытовая неустроенность виделись всем настолько очевидными ("но двух рублей давно не видя вместе"), невозможность прорваться в печать (разве что ценой отречения от себя) настолько ясными, что кому же он мог казаться предметом зависти или отторжения? А то, что государство дискриминировало евреев первыми в очереди, да, это правда, но оно на самом-то деле с большой разборчивостью осуществляло политику в этом вопросе, и евреи, служившие партии, а особенно сексотами КГБ, были совсем неплохо устроены в СССР. Так что все-таки первое место отводилось, как говорится, "классовым", а не национальным особенностям: ты — за или ты — против? А поскольку Бродский всегда был не то что "против", а просто "вне" советской власти, он и воспринимал происходившее с ним вне своего "еврейского ландшафта". Ну да, еврей — знал это, это некая данность, в какой-то мере, видимо, на что-то влиявшая, — все мы явились на свет в силу того, что наши предки проявили свою волю к продолжению себя в человечестве, и в этом смысле все мы создания не только себя самих, но и той группы в человечестве, которая через нас в нем продолжает существовать, но это все равно что спросить, скажем, Кондолизу Райс, в какой мере цвет ее кожи определяет "ландшафт" ее деятельности как госсекретаря США.

— Под "внутренним ландшафтом" я имею в виду такой идеосинкретический ландшафт, на который проецируется лирическая личность поэта. Процитирую самого Бродского: "Видимо, всегда было какое-то "я" внутри той маленькой, а потом несколько большой раковины, вокруг которой "все" происходило. Внутри этой раковины сущность, называемая "я", никогда не менялась и никогда не переставала наблюдать за тем, что происходит вовне" (5:16). При этом предельная подвижность перспектив становится одним из принципов построения "внутреннего ландшафта". А разве такие качества- как сторонний наблюдатель, безымянный человек, "совершенный никто", для которого "любая страна — всего лишь продолжение пространства", не намекают на его еврейство?

Нет. Извините за резкость, но у вас древнее представление о сути еврейства. Конечно, некогда евреи жили именно так, как вы себе представляете, — рядом, но не вместе с земляками-аборигенами, отдельной жизнью, которую государственные границы могли разделить только очень условно. Для большей ясности — бытие евреев напоминает, скажем, бытие дворян, для которых главной ценностью обычно являлся род, семья, честь семьи или личная честь, но то или иное подданство — позиция относительно случайная, часто выбранная (скажем, дворянин в России мог "отъехать" от сюзерена к другому, например, от Гедеминовичей к Романовым или наоборот, и это ничего не меняло в его жизни). Как это вы определили: "Любая страна лишь продолжение пространства". Именно так. Но начиная со второй половины XIX века евреи сделались патриотами стран проживания, я бы сказал — на мой вкус — даже излишне горячими иной раз патриотами. Слишком уж активными! И Бродский, мне видится, вовсе не составлял исключения из общееврейского фона. Он был и оставался патриотом, но — империи русского языка, империи российской культуры — все ассоциации, оттенки смыслов, языковые поиски и игры — всё было связано с ней. Почему думаю, что не ошибаюсь? Перечитайте его письмо на имя Брежнева, написанное перед самым отъездом. Да и ситуация, когда органы вынуждены были "выдворять" его из СССР, угрожая посадкой, — говорит о том же самом. Позднее, в Америке, он этой позиции стыдился, я знаю, но по сути он оставался и там "подданным русского языка".

— Бродский идентифицировал себя со многими известными личностями, как историческими, так и мифологическими, в том числе и с его современниками-евреями, как, например, сэр Исайя Берлин. Что он мог видеть общего с этим либералом и сионистом, кроме еврейства?

Вы же сами сказали — со многими личностями, не только с евреями. Что касаемо конкретно сэра Исайи Берлина, возможно, увлекало сходство судеб: оба — евреи из Российской империи, оба евреи, овладевшие английским языком так, что вызывали восхищение и зависть тех, для кого этот язык был родным, оба евреи, которые учили британскую (американскую) элиту их собственной культуре, которую они знали и понимали лучше кого бы то иного из местных… Что касаемо сионизма сэра Исайи, то это был сионизм, сопряженный с симпатией к еврейскому народу, но с глубоким неуважением к его наличным лидерам — допускаю, что подобный подход и Бродскому импонировал… Не знаю ничего, но допускаю. Во всяком случае, в Израиль он отказался приехать, хотя я лично передал ему приглашение от мэра Иерусалима Тедди Колека. Так что, как видите, многое могло лично связывать Бродского с Берлиным, помимо либеральных взглядов последнего, которые поэту уж наверняка не нравились — если есть в мире нечто противоположное поэтическому видению мира, то это — либерализм.

— Вам не кажется, что Бродский воспринимал иудаизм и христианство как культурные категорий?

Не думаю, что он размышлял над этим, честно признаться. Мне кажется, церковное для него было вовсе посторонним, как и советское. Оно задевало его по касательной, как все существовавшее в мире, но — не вижу, чтоб это являлось предметом его интереса.

— На вопрос, верующий ли он человек, Иосиф отвечал: "Я не знаю. Иногда да, иногда нет" [14] Иосиф Бродский. Рождественские стихи. М.: Независимая газета, 1996. С. 68. . Какое у вас впечатление?

Для меня это доказательство, что он приблизился к Богу, насколько это возможно для человека. И, потрясенный Его необозримостью, иногда протестовал — против своей неизбежной человеческой ограниченности.

— Бродский поддерживал идею многобожия (см. "Путешествие в Стамбул"), считая, что "конфликт между политеизмом и монотеизмом… одно из самых трагических обстоятельств в истории культуры" [15] Там же. С. 67 . Уже по этой причине он, казалось бы, не может быть увлечен иудаизмом. Однако его поэма "Исаак и Авраам" заставляет нас задуматься о роли иудаизма в мировоззрении Бродского.