Валентина Полухина - Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006)

Он также был уверен, что вы не предадите. Кстати о предательстве, он несколько раз пишет о предательстве и в стихах и в прозе: "неважно, сколько раз тебя предавали". Что конкретно он имеет в виду? Предательство женщин, друзей, знакомых? Или что-то более глубокое и общее?

Я думаю, что самой сильной была история о том, как Марина ушла к Диме Бобышеву, который был его другом. Дима ведь очень любил Иосифа. Я помню, как Иосиф меня только познакомил с Димой и как с другими Иосиф меня боялся знакомить, считая, что он слишком младший, а с Димой не боялся. Они тогда очень любили друг друга. И то, что Дима это сделал, это действительно было страшно. И ведь он Марину потом простил, а Диму он никогда не простил. Когда была редколлегия "Континента" в Милане, Иосиф отказался приехать, потому что там Наврозов. Я позвонила, и он сказал:

"Я не хочу видеть Диму". Я думаю, что, наверное, вообще предательство друзей — это самое страшное. Там вообще непонятно, кто у кого оттянул… сложная душа Марины. И, может быть, уже тогда у Димы начиналось то, что мы сейчас видим в его писаниях (мне горько об этом говорить: Дима — мой крестный сын), — творческая зависть к Бродскому, и он сделал такую рокировку с другого края. Но он был, конечно, безумно влюблен в Марину. Он же Марине, уже беременной от Бродского, предлагал от него уйти к нему, к Диме. Бывают же такие женщины, как Марина, которую совершенно смертельно любили и Бродский, и Бобышев. У Иосифа сколько же лет это тянулось через все его романы. Никакие его романы от этой любви не исцеляли. И когда он в стихах ее полил [88] Имеется в виду стихотворение 1992 года "Подруга, дурнея лицом, поселись в деревне…" (3:250). , это значит, что ее предательство ему в этот момент было неважно.

Да, многие осуждают его за это стихотворение.

Я тоже позвонила ему, а он говорит: "Ты не понимаешь, так надо". Для него вот это был момент исцеления. Он исцелился от любви и от памяти о ее предательстве одновременно. Он зачеркнул это. А у нас остались его стихи, поэтому мы этого не зачеркнем. И может быть, хорошо, что он написал это стихотворение: мы видим, чем Бродский от этого исцелился. Ничем другим он исцелиться не мог. Значит, так надо. Значит, он мне правильно сказал: "Ты не понимаешь, так надо". Я действительно не понимаю, но я ему верю, что ему в его случае так и никак иначе.

Самого Бродского тоже продолжают обвинять в предательстве: отказался приехать в родной город и получить звание почетного гражданина Санкт-Петербурга, не вернулся в Россию, и вплоть до истеричных выкриков: "Нет, не любил он, не любил, не любил он родину". Стоит ли защищать его от пошлости неправды? Или лучше нам вспомнить слова самого поэта: "И защищать тебя/от вымысла — как защищать деревья/от листьев с ихним комплексом бессвязно, / но внятно ропщущего большинства" (3:275)?

Во-первых, мы знаем, какие круги это делают, стоит ли на них обращать внимание. Во-вторых, каждый человек имеет право "ехать — не ехать".

Но ведь вас, русскую, никто не обвиняет в нелюбви к родине, потому что вы не возвращаетесь в Россию. Вам не кажется, что тут есть элемент антисемитизма?

Если они попробуют сказать, что я русская, я тут же скажу, что, простите, но мой отец был еврей, хоть я, правда, и чувствую себя совсем русской, несмотря на то что во мне пятьдесят процентов еврейской крови. Прабабушка — гречанка, есть и смесь с украинской кровью.

Ив России, и в Америке, и в Европе Бродский чувствовал себя одновременно иностранцем и как дома. Где нам искать объяснение этому странному феномену: в характере, в еврейских генах, в таланте?

Просто у него было свое одиночество везде. Я не думаю, что он чувствовал себя вытесненным. Я в нем не видела никогда никакой ущербности. Иосиф с ранних лет по экспедициям скитался. Он как бы от природы скиталец. Но бывало по временам, когда он чувствовал себя дома и в полутора комнатах, и в подвальной квартире в Нью-Йорке. В Париже, который он в общем не любил, но я бывала там, где он жил, около театра "Одеон", он и в этой квартире очень хорошо смотрелся, как будто он дома. Мы с ним встречались на углу в кафе, и он там себя чувствовал хорошо. Может быть, хорошо, как скиталец, который присядет и у него уже чувство дома. Так что не надо это преувеличивать.

Кстати, почему Иосиф не любил Францию?

А за что ее любить? Но он не любил и Париж, а я Париж люблю.

Он этого и не скрывал. Удивительно, что французы дали ему орден Почетного легиона.

Ну они это делают для собственной же славы. Французское государство себя прославляет, давая награды великим иностранцам.

Еще один любопытный нюанс, связанный с Бродским и Францией: Бродского освободили из ссылки раньше времени не потому, что за него просили Ахматова и Шостакович, а потому, что Сартр написал письмо Микояну. Сам Бродский предпочитал об этом никогда не упоминать.

Понятно. Мое отношение к Сартру от этого не переменится. Сартр же тогда отказался от Нобелевской премии и заявил, что лучше бы ее дали Шолохову. И Шолохову на следующий год дали-таки, как известно. Конечно, советское государство такому бесплатному агенту влияния могло оказать услугу и освободить "этого рыжего". А можно допустить и другой вариант. Они понимали, что Бродского надо освободить, и подослали к Сартру своих агентов влияния, которые и стали его тормошить: "Смотрите, что происходит с молодым поэтом в Советском Союзе. Жан-Поль, давай-ка ты возьмись". Ну и Жан-Поль взялся.

Бродского также упрекают, что он был не благодарен Фриде Вигдоровой и Е. Г. Эткинду, что он отказывался говорить о суде. Его страшно покоробила вторая книга Эткинда о нем [89] Ефим Эткинд. Процесс Иосифа Бродского. Лондон, 1988. .

Книга Эткинда — это действительно нечто чудовищное. А запись суда Вигдоровой — это, конечно, гениальная вещь. Но Иосиф хотел, чтобы его судили не по суду, а по стихам.

Вы посвятили Бродскому несколько стихотворений. Что служило поводом или стимулом этих посвящений?

Ну все стихи были по конкретным поводам. "Три стихотворения Иосифу Бродскому" — после приговора. "Там, где Пушкинская осень…" — после Нобелевской премии, о которой я узнала в Риме (откуда поехала во Флоренцию — "Перед ангелом Мадонна"), вообще Италия для меня страна Иосифа куда больше, чем Америка. Остальные все стихи — на смерть и после смерти. Кстати, когда я осенью того же года, что был приговор и написаны "Три стихотворения Иосифу Бродскому", в "Трех стихотворениях, написанных в дороге" писала "…по улице Бродского / иду в метро", — это тоже о нем и, может быть, о том родстве судьбы (см. выше), то есть некоторое предвидение.

Какое из посвященных вами Бродскому стихотворений вам нравится больше всего? Можно его здесь поместить?