Джон Кутзее - Дневник плохого года

Конечно, всё неправда. Я придумываю себе похождения, чтобы раззадорить Алана. То, что ты рассказывала, спрашивает он после, — это ведь неправда, да? Неправда, говорю я, и улыбаюсь загадочной улыбкой. Никогда не раскрывай мужчине всех карт.

Из недавней статьи в «Ньюйоркере» ясно как день, что администрация Штатов с подачи Ричарда Чейни не только санкционирует пытки пленных, взятых в ходе так называемой борьбы с терроризмом, но и активно пытается нарушить законы и соглашения, пытки осуждающие и запрещающие. Таким образом, мы можем с полным правом говорить об администрации, которая, являясь законной в том смысле, что была законным порядком избрана, незаконна либо антизаконна в том смысле, что действует вне границ закона, обходит закон и противостоит законности.

Их бесстыдство не знает границ. Их аргументы, мягко говоря, противоречивы. Различие между пыткой и принуждением, о котором говорят их хорошо оплачиваемые юристы, — надуманное, pro forma. В новом правосудии, которое мы создали, без колебаний говорят эти юристы, старые понятия о силе позора упразднены. Ваше отвращение, как бы глубоко оно ни было, в расчет не принимается. Вы нас не достанете, мы слишком могущественны.

Демосфен: В то время как раб более всего страшится физического страдания, свободный человек более всего страшится позора. Если принять истинность заявления, сделанного «Ньюйоркером», вопрос для простых американцев приобретает нравственную окраску: как я должен вести себя перед лицом этого позора, которому меня подвергли поневоле? Как мне сохранить честь?

Таким образом, я изо всех сил стараюсь смягчить свои слова. Благодарение Богу, я не мистер Абердин, думаю я, и не женат на этой обидчивой молодой особе. Но это, разумеется, чепуха. Я отдал бы правую руку, лишь бы быть мистером Абердином.

Алан говорит: А что, этот старик никаких поползновений не предпринимал? Ты имеешь в виду, не трахнул ли он меня? говорю я. Нет, не трахнул. Не пытался. А если бы попытался, тогда как? Что бы ты сделал? Спустился бы на первый этаж и накостылял ему? Глядишь, сразу бы в газеты попал. На посмешище бы себя выставил. Как тебе заголовок «Известный писатель избит ревнивым любовником»?

Честь могло бы спасти самоубийство, и, возможно, среди американцев уже имели место самоубийства ради спасения чести, о которых просто не сообщалось. А как же политическая деятельность? Хватит ли для спасения чести политической деятельности — не вооруженного сопротивления, а действий в рамках основополагающих правил демократической системы (распространение петиций, организация митингов, писание писем)?

Бесчестье безучастно к мелким различиям. Бесчестье опускается на плечи, и после того, как оно опустилось, рассеять его не может никакое количество аргументированных ходатайств. В нынешней атмосфере постоянно подстегиваемого страха, а также при полном отсутствии общественной поддержки, когда речь идет об изменении отношения общества к пыткам, политические действия, предпринимаемые отдельными гражданами, вряд ли способны на что-либо повлиять. Тем не менее, не исключено, что такие действия, упрямо и настойчиво поддерживающие дух возмущения, по крайней мере позволят людям ходить с высоко поднятой головой. С другой стороны, чисто символические акции, как-то: сжигание флага и заявление во всеуслышание «Я ненавижу руководство моей страны и не желаю иметь с ним ничего общего», — конечно же, будут недостаточными.

Невозможно поверить, что в сердцах некоторых американцев зрелище того, как честь их страны протащили по грязи, не вызывает кровожадных побуждений. Невозможно поверить, что никто пока не разработал план уничтожения этих высокопоставленных преступников.

Как по-вашему, я могла бы стать моделью? говорит она, сменив гнев на милость.

Она у меня в квартире. Только что принесла сегодняшнюю порцию текста; собралась уходить, но по какой - то причине медлит. Она упирает руки в бока, встряхивает волосами, вызывающе смотрит на меня.

Когда я с ним, он не совершает никаких поползновений; другой вопрос, чем он занимается, когда я ухожу. Один Бог свидетель, чем он занимается. Бог, да Пресвятая Дева, да сонм святых. Я уверена, он стащил из сушилки мои трусики. Подозреваю, что, когда я ухожу, он расстегивает ширинку, и заворачивает причиндалы в мои трусики, и закрывает глаза, и вызывает в памяти мою восхитительную задницу во всех ракурсах, и кончает. А потом застегивается и продолжает развивать мысль о том, какие они негодяи, Джон Говард и Джордж Буш.

Может быть, уже имел место новый заговор Штауффенберга [8] Штауффенберг, Клаус Шенк фон — один из участников за-говора против Гитлера, лично организовавший взрыв, в котором Гитлер лишь по случайности почти не пострадал. За участие в заговоре Штауффенберг был расстрелян. , и в будущем всплывут тому доказательства?

Целью любого акта, в результате которого политика вряд ли изменится — целью не только для совестливых американцев, но и для жителей Запада вообще, — должен быть поиск возможностей спасти свою честь, в определенной степени являющийся стремлением сохранить самоуважение, но не только: поиск возможностей спасти свою честь связан также и с нежеланием предстать перед судом истории с замаранными руками.

Такое понятие, как суд истории, явно занимает и умы администрации США. История будет судить нас на основании свидетельств, которые после нас останутся, публично заявляет администрация США; а эти свидетельства, напоминает она себе наедине, у нас под контролем, который не имеет аналогов в истории. От худших наших преступлений да не останется улик — ни текстовых, ни физических. Да будут документы изорваны в клочки, жесткие диски разбиты, трупы сожжены, пепел развеян.

Ричарда Никсона они презирают. Никсон — любитель, говорят они. Никсон не уделял должного внимания безопасности. В их списках безопасность — под которой они разумеют секретность — идет под первым, вторым и третьим номерами.

Моделью, говорю я; вообще-то в модели обычно берут девушек повыше ростом. Повыше ростом и помоложе. Вам придется соперничать с тощими шестнадцатилетками.

Это-то я и имела в виду, когда говорила о его привычке не опускать жалюзи и шокировать прохожих.

Алан голосовал за Говарда. Я сначала думала, что не стану голосовать, ну, тогда, в 2004-м, но потом в последнюю минуту проголосовала. Лучше мириться со знакомым злом, чем с незнакомым, сказала я себе. Они говорят, у вас три года на размышления, от одних выборов до других, но это неправда. Всегда ждешь до последней секунды, чтобы решить. То же самое с Аланом, когда он ставит вопрос. Согласна? спросил Алан. Необязательно было отвечать да, я могла ответить нет. Но я не ответила нет. И вот мы живем вместе, и Аня подразумевается под Аланом, как иголка — под стогом сена, как взаимозависимость — под близнецами.