Джон Кутзее - Дневник плохого года

Я умолкаю. Критика явно ее раздражает. Ничего, говорю я, дальше будет проще.

Он наговаривает великие мысли на диктофон, вручает мне запись да еще стопку листов со своими каракулями (трудные слова он аккуратно выводит большими печатными буквами). Я забираю записи и слушаю их в наушниках, и с умным видом вношу в компьютер. Местами, там, где тексту кое-чего не хватает, а именно чувства, я правлю по своему вкусу, хотя El Senor считается большим писателем, а я всего-навсего маленькая филиппинка.

Естественное желание — сохранить определенную долю уважения ко всякому, кто предпочитает смерть бесчестью, однако в случае с исламскими террористами-самоубийцами это непросто. Уважение испаряется, когда человек видит, что террористов — целая армия, и делает вывод (с точки зрения логики, возможно, глубоко ошибочный, просто выражающий издавна присущее Западу предубеждение против Иного менталитета) — вывод о том, что террористы очень дешево ценят человеческую жизнь. В такой неоднозначной ситуации, пожалуй, стоит рассматривать теракты как ответ — в некотором роде ответ отчаявшихся — на американские (и израильские) достижения в наведении ракет, далеко опередившие способности их противников. Сейчас в Соединенных Штатах оборонные подрядчики работают над созданием поля битвы имперского будущего, когда уже не понадобится физическое присутствие американского контингента, когда смерть и разрушение врагу (людям) будут нести солдаты-роботы, управляемые с линкоров, находящихся за сотни миль от места сражения, а то и из лаборатории в Пентагоне. Чтобы спасти честь перед лицом такого противника, остается только расстаться с жизнью, расстаться эффектно и безрассудно.

Она надувает губки. Она говорит: я думала, в вашей книге будет сюжет. Попробуй тут вникнуть, когда тема постоянно меняется.

Segretaria. Звучит как название гаитянского коктейля: смешать ром, ананасный сок и бычью кровь, взболтать с дробленым льдом и украсить парой петушиных яичек.

А правда в том, что ему не нужна ни секретарша, ни даже машинистка, он сам мог бы печатать свои мысли, для таких, как он, продаются клавиатуры с особо крупными клавишами. Только он не любит печатать (у него к этому делу, как он выражается, «непреодолимое отвращение»), ему приятнее сжимать в руке ручку и чувствовать, как из другого ее конца вылезают слова. Ничто не сравнится с ощущением, что даешь жизнь словам, объясняет он, от одного этого мурашки бегут по позвоночнику. Я вскидываю голову, поджимаю губы. Senor, с приличными девушками так не разговаривают, предупреждаю я. И поворачиваюсь к нему спиной, и удаляюсь, виляя задницей, и он пожирает меня глазами.

Вчера вечером по телевизору шел документальный фильм Би-би-си, в котором доказывалось, что администрация США в силу неких соображений подогревает миф об Аль - Каиде как о могущественной тайной террористической организации с ячейками по всему миру, в то время как правда в следующем: Аль-Каида по большей части уничтожена, а террористические атаки, имеющие место сегодня, совершаются автономными группами исламистов-радикалов.

Не сомневаюсь, что основные тезисы этого фильма соответствуют действительности: «исламский терроризм» не является тайной организацией с центральным управлением; администрация США — возможно, умышленно — преувеличивает опасность, которую терроризм представляет для населения. Если бы действительно существовала некая ужасная организация с агентами по всему миру, поставившая себе целью деморализацию народов Запада и уничтожение западной цивилизации, на сегодняшний день она уж наверно отравила бы все источники воды, или регулярно сбивала бы коммерческие самолеты, или распространяла бы смертоносные бациллы — совершать подобные террористические акты достаточно просто.

Поскольку ожидать, что она разберет мой почерк, не приходится, я наговариваю ежедневную порцию текста на диктофон и отдаю ей в работу и пленку, и рукопись. Я использовал этот метод раньше; нет причин, по которым он не подействует сейчас, как нет смысла отрицать, что почерк мой портится. Я теряю двигательный контроль. Это часть моего теперешнего состояния. Это часть происходящего со мной. В иные дни я щурюсь на страницу, почти не в силах прочесть только что мною же написанное.

Наверно, эту манеру я слизнула у уток — утки ведь трясут гузкой так мелко, что больше похоже на дрожь, трясут, приседают и покрякивают. Или мы такие умные - заумные, такие всемогущие, что нам зазорно у уток поучиться?

Откуда вы? спросил он тогда, в первый день, в прачечной, где всё и началось. Я-то? Сверху, сэр, ответила я. Я не это имел в виду, сказал он. Где вы родились? А почему вы интересуетесь? сказала я. Или у меня, на ваш вкус, слишком туземная внешность?

Документальный фильм включал сюжет о четверых молодых американцах-мусульманах, которых судили за планирование теракта в Диснейленде. На суде в качестве улики обвинением демонстрировалась домашняя видеозапись, изъятая из квартиры молодых людей. Фильм был самый что ни на есть любительский. Сначала крупным планом долго показывали мусорный контейнер, затем — ноги снимавшего во время ходьбы. Обвинение заявило, что непрофессионализм режиссера — притворный и что в действительности перед нами видеозапись разведывательной операции: в мусорном контейнере прекрасно можно спрятать бомбу, а шагающие ноги отмеряют расстояние от пункта А до пункта Б.

Предложенное обвинением обоснование этой параноической интерпретации состояло в следующем: явный непрофессионализм снимавшего сам по себе внушает подозрения, поскольку там, где речь идет об Аль-Каиде, всё не то, чем кажется.

Мы продолжаем наш устланный ошибками путь. «С Дамокловой точки зрения». Впрочем, получается довольно символично — взгляд снизу на верховный закон морали в виде меча. Необходимость «нести сито». Макиавелли с ситом в руках шествует по Европе эпохи Возрождения. Прямо-таки сюрреалистический образ. Возможно, в ее представлении это и значит быть писателем: наговариваешь на диктофон всё, что взбредает в голову, затем передаешь свою абракадабру девушке или какому-нибудь алеаторическому устройству и ждешь, что они из этого состряпают.

Под «сверху» я ничего особенного не имела в виду, просто что у нас квартира на двадцать пятом этаже, на двадцать пять этажей выше, чем у него, квартира с террасой-солярием на крыше, откуда видна гавань, если прищуриться. Так что мы с ним и правда в некотором смысле соседи, отдаленные соседи, El Senor и La Segretaria.

Зря вы жалюзи на ночь не опускаете, остерегаю я, люди увидят, чем вы там занимаетесь. Чем же я могу таким интересным заниматься? говорит он. Ну, не знаю, говорю я, мало ли чем. Тогда, отвечает он, им скоро наскучит за мной наблюдать, я ведь такой же человек, как они. Ерунда, говорю я, мы все разные, неуловимо разные, мы не муравьи и не овцы. Вот потому-то мы и заглядываем в окно, если жалюзи не опущены — чтобы уловить разницу. Это в нашей природе заложено.