Евгений Софронов - В лучах прожекторов

Командный пункт третьего батальона, куда спешил сейчас на эмке старший политрук Мамонов, располагался в десяти километрах от Голицино. Многие бойцы там просились на передовую. Хотя и понимали, что отвечают за неприкосновенность воздушных рубежей столицы, что должны выполнять свой долг перед Родиной именно здесь, где их поставили, но все-таки просились на фронт. Их тоже можно было понять: время для страны трудное, к тому же семьи у некоторых в оккупации…

Стояло тихое утро. Мелькавшие по обеим сторонам шоссе сосны, голубое безоблачное небо, нарядные беззаботные бабочки – все это никак не вязалось с тем, что шла кровопролитная война. Хотелось любоваться природой, а надо было думать о делах.

Вот она, деревня Часцы. КП Цыганенке в молодой березовой рощице выдавал дымок над ней. Не успел Мамонов сделать и шага от машины, как появился боец с винтовкой, знаком велел остановиться. Взглянув на красные прямоугольники в петлицах Мамонова, подтверждающие принадлежность к старшему комсоставу, он четко отдал честь.

Мамонов предъявил пропуск.

– Проезжайте, товарищ старший политрук.

И Мамонов махнул рукой водителю – разрешил ехать, а сам зашагал по тропке к КП, который размещался в палатке, покрытой для маскировки зелеными ветками.

– Товарищ старший политрук! – вытянулся при виде Мамонова комбат 3.– Личный состав командного пункта отдыхает после ночного дежурства. Командир батальона старший лейтенант Цыганенко…

– Здравствуйте, Федор Степанович.– Мамонов огляделся.– Приехал пораньше, чтобы посмотреть, как вы устроились.

– Мы все еще устраиваемся, Иван Евгеньевич. Начали рыть котлован для землянки.

– А как к этому относится Иван Ефремович? Цыганенко замялся.

– По-моему, одобряет. Считает, что долго мы тут будем.

Потом комбат рассказал про вражеские самолеты-разведчики. Они прилетали вчера прямо среди бела дня, три сразу. Чтобы не демаскировать себя, огонь по ним не открывали. А пока он, Цыганенко, звонил летчикам, самолетов уже и след простыл.

– Да, обстановка осложняется,– задумчиво проговорил старший политрук.– Теперь жди налетов. Как, готовы к ним?

– Готовы, Иван Евгеньевич. Только вот не знаю, что с моими людьми делать… Заладили: на фронт да на фронт. Вчера трое просились, сегодня уже два рапорта получил…

– Вот об этом сейчас и поговорим.

На поляне уже собрались бойцы. Мамонов прочитал последние сообщения Совинформбюро. И спросил:

– Вопросы есть?

Поднялся связист КП батальона Моргунов.

– Разрешите?

– Пожалуйста.

Взвод Моргунова укреплял линии связи. Приходилось бывать в разных деревнях. Везде колхозники забрасывали бойцов вопросами о положении на фронте. И при этом так смотрели на них, молодых и здоровых, что тем не по себе становилось.

– Глядят на меня и думают, чего ж, мол, ты, друг сердечный, в тылу околачиваешься, когда надо тебе на передовой с немцами драться,– так закончил выступление Моргунов и ссутулил могучие плечи, словно стыдился своего крупного, пышущего здоровьем тела.

– На передовую, значит, хочешь? – прищурился старший политрук.

– А можно? – с надеждой распрямился Моргунов.

– А сам-то как считаешь? Ну давайте все уйдем на фронт, а кто Москву от вражеских самолетов защищать будет? Вот вчера их разведчики прилетали, не сегодня-завтра с бомбами заявятся. Кто же нашу столицу спасет от них, даст им отпор? Что же ты молчишь?

Обращаясь к сконфуженному Моргунову, старший политрук, по сути дела, вопросы свои задавал всем бойцам. И они потупились. А он говорил о том, что их части придется отражать основной удар фашистской авиации. 14-й прожекторный полк пока только организуется. Большинство бойцов там призваны из запаса, им еще нужно учиться да учиться.

– Вы отдаете себе отчет в том, что значит послать на передовую, в ту же пехоту, специалистов, которых мы тут упорно и долго готовили? – голос Мамонова зазвенел металлом.– Пока будем готовить других, самолеты врага прорвутся к Москве. Можем мы допустить это, товарищ Моргунов?

– Нет,– твердо сказал Моргунов.– И не сомневайтесь, товарищ старший политрук, не допустим.

– Вот это речь уже не мальчика, но мужа,– с удовольствием процитировал повеселевший старший политрук.– Ведь у нас здесь с вами тоже фронт…

Затяжные дожди отмыли до блеска листву деревьев, и теперь она сверкала под солнцем как отлакированная. Буйно зеленели кусты. Зрела в садах, наливалась соком смородина. Яблони стояли сплошь усыпанные еще маленькими, совсем зелеными плодами. Зато вишня уже закраснелась.

Лето было в разгаре, но дни уже убывали. Ночи медленно и верно отбирали у суток минуту за минутой. К концу двадцать девятого дня войны светлое время уменьшилось почти на один час. А это имело большое значение…

Гитлеровское командование никак не решалось начать налеты на Москву. Слишком коротка была ночь, чтобы долететь до нее с аэродромов базирования и вернуться обратно. Днем же немцы этого делать не осмеливались. Они боялись истребителей и зенитной артиллерии, прикрывавших столицу. Воздушная разведка, проведенная ими в первых числах июля, и неудачные попытки налетов на подмосковные объекты днем, очевидно, показали командованию гитлеровского люфтваффе, что на подступах к Москве создана мощная глубоко эшелонированная противовоздушная оборона. Да и прифронтовые истребительные части Красной Армии при раннем наступлении рассвета успели бы нанести ощутимые потери посланным на Москву авиационным эскадрам на их обратном пути.

И только теперь, во второй половине июля, когда день укоротился, а наземным частям группы армий «Центр» удалось прорваться довольно далеко в глубь советской территории, гитлеровцы посчитали возможным начать ночные налеты на Москву.

Советское командование предпринимало все меры, чтобы не дать врагу осуществить его планы.

21 июля была проведена командно-штабная игра. Руководили ею Председатель ГКО и начальник Генерального штаба Красной Армии.

В течение двух часов на разработанных штабами Московской зоны ПВО и ВВС «налетах противника» проверялась готовность командования 1-го корпуса ПВО и 6-го истребительного корпуса к отражению налетов авиации противника на Москву.

К оборонительному сражению готовились и многочисленные части противовоздушной обороны столицы, тысячи ее командиров и десятки тысяч бойцов. Готовились на земле к боям в небе.

Подмосковное небо. До войны от него ждали то ясного солнца, то доброго дождика. Оно радовало ликующей голубизной, медленно плывущими облаками, ночными звездами. Война сделала небо иным – грозным, несущим смерть.

У воинов ПВО, для которых небо стало местом боя, ни на рассвете, ни в знойный полдень, ни в прохладные вечерние часы не прекращалась напряженная работа. Они зорко следили, не покажется ли над горизонтом, черная армада вражеских бомбардировщиков. Только операторы радиолокационных станций – первенцев отечественной техники наблюдения за воздушным пространством – смотрели не на небо, а на зеленоватые экраны электронных индикаторов, стараясь расшифровать непрерывно мерцающие и изменяющиеся по высоте импульсы отраженной энергии.