Андрей Буровский - Анти-Мединский. Опровержение. Как партия власти «правит» историю

• В Англии, как и в России, тоже было сословное деление общества. Но затрагивало оно только самый верх (короли — лорды). Ниже всё было совершенно демократично. Любой мог построить фабрику, у кого были деньги на постройку и покупку земли. А в России только дворянин или купец 1-й или 2-й гильдии могли фабрику построить. И Савва Васильевич Морозов сначала выкупился из крепостной зависимости, потом стал купцом 1-й гильдии, а потом уж начал строить фабрики.

• В Англии уже существовала развитая патентная система. Благодаря этому изобретения можно было не засекречивать и не трястись над тем, что изобретённый станок кто-то скопирует. С 1623 года патентное право существует в Англии, а в России — с 1812-го.

• Не знаю я подробностей об английской системе образования в XVIII веке. Да, в 1780 году в городе Глочестер (Англия) была организована первая «воскресная школа». Но чему и насколько хорошо там учили? Во всяком случае, 13-й ребёнок в семье портного, Аркрайт, сумел изобрести прядильный станок, сделать чертежи и изобретение запатентовать. Для этого маловато читать по складам.

Видимо, английский парламент внёс свою лепту в Промышленную революцию, но не путём регулирования налогов и формирования бюджета. Регулярное государство, кстати, существовало по всей Европе, включая Россию. В регулярном государстве всё подчиняется законам. Вот только законы бывают разные.

В общем, в России конца XVIII века свой Адам Смит не появился. Образованный слой того времени — дворянство — не о Промышленной революции думал, а ужасался эксцессам Великой Французской революции. Новых социальных групп не появилось. Александр II был вынужден в своих реформах опираться на дворянство. Организованный передел собственности, осуществлённый Александром II, оказался ужасен и привёл, в конце концов, к революционному переделу собственности. Ну а сначала — к созданию духовного общества и высокодуховной интеллигенции. Можно ли было провести реформы лучше? Можно, только задним умом мы все крепки. А тогда «хотели, как лучше, а получилось, как всегда».

Далее, после Октябрьской революции 1917 года, история опять начала воспроизводиться. Уж казалось бы, сколько интеллигенции эмигрировало, сколько выслали. Ан нет, возрождается. И из знаменитых деятелей науки и культуры того времени трудно найти тех, кто рабфак заканчивал. До 1929 года шёл прямой и обратный передел старой собственности, а интеллигенция ворчала, открыто или явно. В 1929 году начались Коллективизация и Индустриализация. Тут русская интеллигенция на некоторое время оказалась в той же ситуации, что европейские интеллектуалы в XIX веке. С одной стороны, крестьян жалко. С другой стороны, понятно же, что единоличное крестьянское хозяйство обречено. С третьей стороны, появляется огромная востребованность и чувство сопричастности великим переменам. Промышленная революция ведь идёт. С четвёртой стороны, врут кругом, слушать противно. Но зато деньги платят, интеллигент тогда — уважаемый, обеспеченный человек. И большинство включились в работу, засучив рукава. Неизвестно, созданием какой интеллигенции это могло бы кончиться. Но в 1937 году, через 8 лет после начала великих перемен, когда контуры успеха уже прорисовались совершенно явно, Сталин развязал Большой террор. Вытекал он не из перемен, а из личности Сталина, но противостоять ему при той структуре общества не было никакой возможности. Затронул он добрую треть тогдашней элиты. Всей элиты, а не только интеллигенции. Это на следующие 54 года обеспечило элиту «бродильными» элементами. На несколько лет этот процесс был прерван войной. Зато в 1956 году, после XX съезда КПСС, вся элита, включая номенклатуру и интеллигенцию, оказалась расколота противоположными оценками личности Сталина. Это уже было фатально. К середине 1970-х, когда наступило бюрократическое окостенение советской системы управления и закрылись социальные лифты, вся интеллигенция и большая часть управленцев критически относились к системе. Одни хотели вернуться к методам Сталина, другие — уничтожить саму память о них. Но все хотели другой власти.

Увы, это очень характерно для русской интеллигенции — критиковать всё без разбору. Часто по причинам противоположным. И совершенно не думая о том, что и как делать после того, как удастся текущую власть скинуть. Потом ВСЕГДА начинается резня и/или голод. Но нам это не важно. Главное — «разрушим до основания». А уж каким чудом «мы новый мир построим», будем думать потом. За границей, или в бараке, или собирая бутылки на помойке. Но об этом позже.

Я уже писал выше, что такое «кризис доверия к власти», ведущий к Смутному времени. Вопрос в том, почему та часть элиты, которую не затронул Большой террор, не парализовала усилия той части элиты, которую Большой террор затронул? Ну, во-первых, часть элиты, которую не затронул Большой террор, рассматривала это как случайную удачу. Во-вторых, вся элита была недовольна властью. Сталин не слишком заморачивался с идеологическим основанием своего режима. Он построил регулярное государство, держащееся не только на страхе, но и на всеми понимаемом порядке. Как пели в 50-е годы: «Вот сидит паренёк, без пяти минут он мастер…Он на правильном пути. Хороша его дорога». Последователи Сталина, наоборот, решили воплотить в жизнь идеологические догмы, на которые Сталину было плевать. Поэтому мастер стал получать зарплату меньше рабочего, а инженер — меньше мастера. Стимулы к служебному росту исчезли. Распространилось пьянство, в том числе на рабочем месте. И пресекать это было запрещено по тем же идеологическим соображениям. Потом, в связи с безудержным ростом дефицита, настоящими хозяевами жизни стали работники торговли. Элита постепенно осознала, что она — никакая уже не элита. И что это — не порядок, а бардак, который ей совершенно не нужен. И что для борьбы с этим бардаком никаких средств ей не дано. Остальное было предопределено. Последняя попытка спасти режим — путч ГКЧП — выглядела ещё более нелепо, чем восстание на Сенатской площади.

Ну и вернёмся к современности. Говорите, духовность пропала? Стало быть, у нас в обществе появилось уважение к богатым? Ой ли? — Что-то я не вижу этого совсем. Т. е. они, возможно, друг друга и уважают. А прочее общество разделяет одну из трёх точек зрения:

• все богатые воры, если не хуже,

• да, они воры, но это потому, что у нас не воровать невозможно,

• нет, некоторые богатые всё же разбогатели честным путём.

Причём третью точку зрения разделяет не так уж много людей. Бизнес, оказавшись под огнём, перевёл стрелки на новый жупел — бюрократов. Вот бюрократы и бизнес так друг друга и поливают во всех СМИ. А общество тихо звереет. Мысль разбогатеть самому большинство людей давно оставили. Социальные лифты закрываются. Государство с малым бизнесом работать не умеет и не хочет. Чем он лучше единоличного крестьянского хозяйства? Он же не эффективен. Ату его! А он, господа, не для эффективности нужен. Он выполняет роль социального лифта. Все эти американские Майкрософты и Эпплы, сверхгиганты, когда-то были малым бизнесом. Строить государственно-монополистический капитализм, возможно, приятнее, но может очень плохо кончиться. Как бы на берёзе не повиснуть в одночасье! Под бурные крики одобрения высокодуховного населения. До этого далеко ещё, говорите? Согласен, далеко. Но когда воспроизводятся условия, воспроизведётся и выход из этих условий. А вот этого не хотелось бы. Ни далеко, ни близко. И вот это гораздо важнее, чем количество партий в Думе.