Сергей Сеничев - Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

Опийный след несомненен и в известнейшем из снов КОЛРИДЖА. Как-то летом 1797-го он отдыхал по болезни в деревне. Отхлебнул на предмет болеутоления немного (речь о поглощаемых им дозах у нас впереди) прописанной доктором опийной настойки и уснул с книжкой в руках…

Не станем утомлять вас долгим и подробным авторским пересказом того, что приключилось с ним в следующие два часа. Скажем лишь, что после пробуждения он с пылом схватил перо и лихорадочно записал поэму строк в триста. Он так и назвал ее: «Кубла Хан, или Видение во сне».

Правда, закончить поэму господину Колриджу не довелось: его совершенно некстати отвлекли на пару часов, а, вернувшись за стол, он уже не смог вспомнить ничего, кроме трех-четырех разрозненных строк…

Под действием наркотиков и спиртного чаще всего смотрел сны, из которых черпал сюжеты своих мистических стихов и новелл, ПО…

Идею и способ гравирования по меди иллюстраций для своих песен БЛЕЙКУподсказал навестивший его во сне покойный брат… И тут мы не без удовольствия отвлечемся ненадолго от простых сновидцев и вставим несколько реплик о великих ДУХОвидцах и прочих контактерах.

СВЕДЕНБОРГутверждал, что ему «свыше приказано писать то, что он пишет». Это стряслось в 1736-м. Ему было уже полных 48 лет, и он занимал весьма высокое положение среди естествоиспытателей не только Швеции, но и всего мира. Однако вскоре заявил об отставке со всех занимаемых постов, погрузился в медитацию, обморочное состояние «прочистило его мозг», и рекрутер неведомой силы начал скрупулезно записывать свои сны. А со снами у Сведенборга обстояло благополучно: в одном из них, например, он лично присутствовал на страшном суде, состоявшемся на небесах — педантично зафиксировано — в 1757 году. И это была уже самая настоящая шизофрения, которой мы посвятим совершенно самостоятельную главу в отдельной книге…

КРЫЖАНОВСКАЯпечаталась с 18 лет. Миллионными тиражами. Настоящие литераторы, конечно, морщились при одном ее имени. А поклонники дежурили у дверей, чтоб одним глазом взглянуть на «мистическую леди». Писала она исключительно в состоянии транса и строго по-французски. И лишь потом переводила на русский — либо сама, либо кто-то из близких. Работала она так: «внезапно бледнея, просила: «Скорее бумагу и карандаш» — и писала очень быстро, как под диктовку, без помарок и ошибок. За полчаса исписывала до 30 страниц мелким почерком».

Штука в том, что романы ей диктовал собственной персоной дух английского поэта, философа и алхимика Джорджа Уилмота, графа Рочестера. Живший за двести лет до нее граф-де сам предложил леди писать под его мысленную диктовку — дабы послужить всеземному Добру. Фамилию его Вера Ивановна непременно ставила рядом (не вместо — всего лишь рядом) со своей в качестве псевдонима.

И всё бы ничего — ну пишет и пишет. У знавших же леди лично вопрос был всего один: как с таким посредственным французским ей удается создавать на нем столь мастерские творения? Удивлял не столько слог, сколько содержание. Вера Ивановна живописала то, чего не только не знала — не могла знать в принципе! Однако «за точное описание быта древних египтян в романе «Железный канцлер Древнего Египта» французская академия удостоила ее титула почетного академика» (если точнее — звания Офицера с вручением ордена «Пальма Академии»). А Российская академия наук прислала ей «почетный отзыв за достоверное описание быта и жизни чехов времен Яна Гуса»…

Вот откуда что?..

Истории литературы известны всего четыре автора, утверждавших, что творят под диктовку из небытия — Даниил Андреев, Елена Блаватская (это была ее фирменная фишка), англичанка Алиса Бейли и собственно Вера Ивановна…

К ним же можно с известным допуском отнести и создательницу «Хижины дяди Тома» госпожу Гарриет БИЧЕР-СТОУ. Дочь ортодоксального пастора-пуританина (все шестеро его сыновей приняли духовный сан), а впоследствии и жена небогатого профессора богословия (у них с мужем тоже было шестеро детей), она впитала кальвинистские доктрины буквально с молоком матери. И немудрено, что сцена смерти дяди Тома, глубоко по-христиански прощающего своих мучителей, пригрезилась ей не где-нибудь, а в церкви, непосредственно во время причастия. Пафосно настроенные биографы добавляют: именно в эту минуту в ее мозгу сложился замысел «величайшего в истории американской литературы» пропагандистского романа. Сама уточняла: «Это не я написала роман. Его написал Бог. Я просто записывала, что он диктовал»…

Господне участие в создании шедевров — дело обычное. Если уж вообще всё от Бога, то всё лучшее — несомненно. Ваш автор произносит это не без некоторой иронии. Многим же художникам такая позиция была близка предельно всерьез.

ГАЙДНпризнавался, что свою знаменитую ораторию «Сотворение мира» творил на пару с Всевышним: «Когда работа моя плохо подвигалась вперед, я с четками в руках удалялся в молельню, прочитывал Богородицу — и вдохновение снова возвращалось ко мне»…

ГОФМАНчасто говорил друзьям, что, сидя за фортепиано, всего лишь воспроизводит то, что подсказывает ему «кто-то со стороны»…

А вот из БЕРНСА: «Мои страсти бушуют во мне, как демоны, пока не найдут исхода в стихах…» Дописав стихи (изгнав демонов?), он чувствовал себя облегченным и успокоенным…

Упомянутый же чуть выше БЛЕЙКинтересен тем, что придерживался своеобразной промежуточной точки зрения. Именно он узаконил возникшее, разумеется, за много веков до него подозрение насчет того, что искусство В ПРИНЦИПЕ демонично. А вдохновение, соответственно, инфернально. И всей своей жизнью и творчеством доказывал сей постулат…

Это ныне он — типичный пример непризнанного гения. Для современников же Уильям Блейк остался несчастным безумцем, не помещенным в психушку лишь по причине своей абсолютной «безвредности».

А ведь начиналось всё не так уж и безнадежно…

К четырнадцати годам юноша профессионально освоил гравировальное дело. В шестнадцать сочинял довольно необычные мелодии (записей не сохранилось — Блейк не знал нот) и распевал на них свои — вполне зрелые уже к десяти годам — стихи. Да вот печаль: долгое-предолгое время за отсутствием достаточных средств он был лишен возможности публиковать написанное. И бедный поэт нашел выход: он стал вгравировывать свои странные вирши в свои фантасмагорические рисунки.

Это впечатляло.

Это было много серьезней пушкинских профилей и фигурок на полях рукописей. Особенно, учитывая, что писал он свои «пророческие» поэмы «…непосредственно под диктовку по 12, а иногда и по 30 стихов за раз, без всяких обдумываний и помимо своей воли». Творить гению кто только не помогал: и Моисей, и Гомер, и Вергилий, и Данте с Мильтоном, и многочисленные иные поэты, герои и принцы. Раз его навестил даже «отвратительный признак блохи» (?). Библейский Лот позировал ему лично, причем в присутствии посторонних лиц, для которых оставался незаметен. Блейка посещали ангелы и собственной персоной дьявол. А лик божий явился ему впервые в четыре года — Уильям углядел его в окне комнаты старшего брата. Не забывал художника-рифмача и призрак рано умершего младшего брата Роберта. Тот тоже немножко рисовал и тоже немножко фантастическое (несколько его произведений сохранились). В связи с чем то и дело являлся из загробного мира и давал ценные советы — делился, как уже было отмечено, секретами гравировки и окраски…