Сергей Сеничев - Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

Тут и вывод, каким бы смелым он нам ни показался: без абсента не было бы Винсента, полотна которого оцениваются теперь в десятки миллионов долларов…

УАЙЛЬДкапитально зашибал еще в молодости, в пору своих лекционных турне по Соединенным Штатам. Очевидцы рассказывали внукам об английском поэте, который мог «перепить дюжину горняков, а потом вынести их, взяв на руки по двое враз»… Да и в законченного абсентиста Уайльд превратился сильно задолго до печально известного процесса, приведшего его на нары Редингской тюрьмы.

При этом любопытно, что поклонником «Зеленой феи» голубой драматург становился буквально через не могу: «Я никак не могу привыкнуть к абсенту, но он так идет моему стилю» (не отсюда ли нынешнее «Жажда ничто — имидж всё»?)… В конце концов он приучил-таки себя к «изумрудной анестезии», и чем тяжелее жилось падшему кумиру, тем охотнее прибегал он к любимой терапии. У абсента, говорил он, чудесный цвет, зеленый. Стакан абсента, говорил он, очень поэтичен. «Какая разница между ним и закатом?» — пытался поэтизировать он. И развивал свою мысль: «После первого стакана ты видишь вещи такими, какими тебе хочется. После второго ты видишь их такими, какими они и не были. Наконец, ты видишь их такими, какие они есть на самом деле».

Переселившийся после освобождения из тюрьмы во Францию, где доживал под именем Себастьяна Мельмота, Уайльд — по рассказам очевидцев же — пил «УЖАСНО МНОГО абсента, который дарил ему его видения и похоти».

Сам рассказывал: «Три ночи напролет я пил абсент, и мне казалось, что у меня исключительно ясный разум. Пришел официант и стал сбрызгивать водой опилки на полу. Тут же появились и быстро выросли чудесные цветы — тюльпаны, лилии и розы, истинный сад» — и сильно удивлялся, что никто, кроме него, не замечает этой свежевыросшей красоты.

Когда же гарсон упросил чокнутого клиента удалиться, Уайльд «встал и направился к выходу, чувствуя, как тяжелые головки тюльпанов бьют меня по ногам»…

Свои последние НЕСКОЛЬКО СТАКАНОВ полынной потравы изгнанник совести поглотил в одном из парижских кафе, до которого добрался, едва оклемавшись после тяжелой операции на ухе — это произошло за неделю с небольшим до конца. За четыре дня до смерти, с пиявками на висках, он все еще требовал шампанского…

ГЮГО«начинал день со стакана абсента в кафе "Прокоп" и им же его завершал в кафе "Режанс"»…

А перепуганный Бодлер в конце жизни пытался бросить — и пьянство, и наркотики. Удалось бы или нет, мы не узнаем никогда: тогда же, за два года до смерти, певца винопития разбил паралич, оправиться от которого ему было уже не суждено…

Не один алкогольный делирий пережил и буквально боготворимый Бодлером — тоже известный в большей степени как опиоман, нежели пьяница — ПО.

По пил самоубийственно. С определенного момента его изнуренный спиртом и наркотиком организм отказался принимать горячительное и бурно реагировал даже на ничтожные дозы. При этом, по словам все того же Бодлера, По «пил водку как варвар, а не одержимый алкогольным пороком эстет». Заслужить такое из уст не кого-нибудь, а самого автора «Цветов зла» — это надо было ох как постараться… Жаловал По и обожаемую Тулуз-Лотреком смесь абсента с бренди. Сам жаловал и одного из своих издателей успел к этому делу безвозвратно пристрастить…

Однако что теперь противопоставить тысячекратно доказанному факту: алкоголь являлся для этого дьявольски одинокого и насквозь нездорового человека незаменимым лекарством, релаксантом, без которого не было бы По — неповторимого поэта и прозаика, имя которого останется в веках навсегда…

«Весьма порядочно» — и в компании, и в одиночку — пил последние десять лет жизни и О’ГЕНРИ. Виски служило ему допингом при том темпе работы, который был необходим писателю, чтобы хоть как-то умудряться выполнять свои обязательства перед издателями. Очевидцы утверждали, что О’Генри «умел пить как истый джентльмен». В том смысле, что буйным и опустившимся его никто никогда не видел. Однако кончилось все циррозом печени…

Законченный невротик ШУМАНпил по двум причинам. Во-первых, в какой-то момент он обнаружил, что алкоголь приводит в состояние эйфории, в котором его фантазии особенно летучи (тут Гофмана вспоминаем). И композитор-Шуман совершенно сознательно «пьянил» себя — вином, кофеином, никотином. Во-вторых: с ранней юности его мучили жесточайшие приступы меланхолии на почве нездоровой робости перед окружающими. Он не находил себе места, тощал и чернел. Его преследовали бессонницы. И Шуман-социопат занялся «самотерапией», которая, однако, лишь ухудшила состояние. Он бродил из таверны в таверну, домой его приволакивали в бессознательном состоянии. Так, однажды после очередной недельной пьянки невменяемый 18-летний Роберт поджег сигарой свою постель. К нему вернулись давнишние слуховые галлюцинации. Молодой человек оказался на грани самоубийства. Впрочем, это были уже симптомы надвигающейся шизофрении. Но ведь мы здесь лишь фиксируем голый факт: пил…

ШУБЕРТимел «болезненную наклонность к алкоголю» с 15-летнего возраста. О его патологической склонности к пьянству говорили, кажется, все. Даже те, кто призывал не выпячивать сего, признавались, что наблюдали его пьяным куда чаще, чем хотелось бы. Слишком много дней и полночей юности Шуберт провел в кабаках. Правда, там же он обычно и сочинял свои удивительные песни. Равно как и в госпитале, куда загремел в 25 лет с бог знает где подхваченным люэсом. Спиться не успел: умер от брюшного тифа.

Ему было слегка за тридцать…

А вот ЛИСТстал злоупотреблять уже на склоне лет. Жаловал коньяк. Причина банальна: обладатель абсолютного слуха и абсолютной зрительной памяти, он был начисто лишен элементарного вроде бы дара хотя бы нормального общения с людьми. И беспощадно топил бесконечные депрессии в рюмке. Несмотря на все увещевания врачей, так и не смог избавиться от этой привычки, повлекшей за собой жутчайшую водянку. В алкогольном угаре упал с лестницы и сломал ногу…

Злостный алкоголизм диагностировал Ломброзо ГЕНДЕЛЮ. Во всяком случае, трудно объяснить чем-то кроме серию апоплексических ударов (после одного из них отнялась правая рука, чудесным образом излечившаяся после поездки на воды в Аахен) и душевных расстройств, которые деликатные биографы называют «временными омрачениями рассудка». Но куда девать свидетельство «находился в доме для умалишенных»?..

Куда как невесела картина жизни КУРБЕ. Художник всю жизнь не пренебрегал ни вином, ни пивом. Чувства меры не знал никогда. Пьянство Курбе всерьез тревожило друзей, и те с разных сторон — поочередно и вместе — доставали его безрезультатными увещеваниями. Всё кончилось в один миг: подозрением на цирроз печени. Отныне пиво приравнивалось к яду. И хитроумный, как, наверное, думалось ему, Курбе нашел пижонский выход: заменил запрещенное пиво белым швейцарским вином. Более легкое и совершенно безопасное на первый взгляд, оно-то и доконало художника. Гюстав поглощал его в немыслимых количествах (утверждали, что ежедневная порция доходила до двенадцати литров! это вдобавок к абсенту и другим крепким напиткам). И к давно мучившему Курбе геморрою прибавились водянка, атрофия, отек ног, сильная потеря веса…