Сергей Сеничев - Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

В 1873-м врачи делают ему пункцию брюшной полости и откачивают двадцать литров жидкости. Наступает краткосрочное облегчение. Затем повторная пункция, и снова из него вытекает почти столько же. Злосчастное беленькое вино Курбе пил до самой смерти…

МУНКвспоминал об одном из своих запойных периодов: «ЕДИНСТВЕННОЕ, что помогает мне перейти через улицу, — это рюмка водки. А лучше две-три»…

ИБСЕНмог позволить себе променять выступление с докладом на правлении театра внеплановому пребыванию в кабаке. После чего буянил на улице, и жене приходилось тащить его оттуда домой и «выхаживать». Поговаривали, правда, что Ибсен налегал на спиртное как раз потому, что супружеские отношения свелись в какой-то момент к чисто дружеским. Но что это меняет? К делу же уже подшито: Ибсен поддавал, и поддавал с завидным постоянством…

ДИКИМ алкоголиком и «НАСТОЯЩИМ пьяницей античного типа» называли наследственного алкоголика ДЖОЙСАдаже ирландцы…

Отчего не был закончен «Швейк» (четвертую часть — про русский анабасис — дописывал Карел Ванек)? Да очень просто: вернувшись за два года до смерти из советской России в родную буржуазную Прагу, ГАШЕКбуквально через пару дней после приезда бросил привезенную с собой русскую жену Шуру фактически на произвол судьбы и взялся за прежнее и излюбленное — пить и бродяжничать. Он и вернулся-то не в последней мере именно потому, что в Сибири, где наш герой делал в последние годы карьеру, был введен сухой закон — тогда и там за злоупотребление спиртным могли и расстрелять…

Назвать его завсегдатаем трактиров — всё равно что не сказать вообще ничего. Поскольку вся довоенная биография журналиста Гашека была историей сплошных полицейских протоколов, допросов и судов. Вдаваясь в причины бесконечных конфликтов с государством, можно говорить о бунтарском духе молодого человека, а можно и о хмельных загулах — это уж кому как. «Трудно сказать, когда при своем беспорядочном образе жизни Гашек писал», — читаем мы у его главного биографа Пытлика.

В ту пору Ярослав с удовольствием играл роль короля пражской богемы, кочуя из одного винного погребка в другой (специалисты насчитали более сотни питейных заведений, которые он знал и посещал — похвастаете тем же?). Весьма популярного щелкопера, его выгоняли один редактор за другим. «Он страдал… И пил. Вы не можете себе представить, как пил. Это вовсе не клевета» (Ярмила Гашекова, первая жена). На тот же период приходятся разрыв с семьей, попытка самоубийства — собирался прыгнуть с Карлова моста во Влтаву — и доставка в Институт для душевнобольных, откуда, «вылечен и отпущен», он выходит, так и не осуществив намерения «отвыкнуть от алкоголя»…

Итак, в канун 1921-го коммунист Гашек возвращается в Прагу. Большинство друзей воротит от него нос (в развитие темы: за время отсутствия на родине нашего героя не раз хоронили, и в одном из некрологов кто-то из них окрестил покойного «пьяницей и акробатом, превращающим жизнь в цирковое представление»). Полиция устанавливает за возвращенцем слежку. Работы нет. Опять же, грозит суд за двоеженство… И он снова пьет. Во всяком случае, известно, что намерение засесть за Швейка он озвучил за кружкой («Посмеюсь над всеми дураками, а заодно покажу, каков наш настоящий характер»). За кружкою же и писать начал: послал приятеля в трактир напротив (известно даже в какой именно — «У Шноров»), вечер прогудели, утро проспали, а с обеда Гашек сел за первую главу. Он строчил, а Сауэр (приятель, с которым они и станут издавать «Швейка» в «собственном издательстве») мотался через дорогу за горючим. Когда же рука Ярослава уставала, хватал перо и писал под диктовку цедящего пиво автора…

Пиво Гашек боготворил. Он запивал им всё, что требовалось запивать. Спроста ли памятник писателю установлен именно на Прокоповой площади в центре Жижкова — пивной столицы Праги. И представляет собой гибрид коня с барной стойкой, венчаемый бюстом Гашека. Больше того: скульптор всерьез намеревался вмонтировать в пьедестал огромную бочку, из которой горожанам разливали бы пиво (идею отклонили из санитарно-гигиенических соображений)…

Но, как говорится, не пивом единым. Вот рецепт его фирменного матросского грога: «1/2 литра воды вскипяти с 2–3 зернами душистого перца, 6–8 зернами черного перца, 10 гвоздичками, щепотью корицы, лимонной корочки и соком из целого лимона, всыпь 1/2 кг сахару. Когда все сварится, подлей 3 литра белого вина и дай прокипеть. Затем влей литр коньяку и снова вскипяти да внимательно следи, чтобы не сбежало! Поставь на стол по правую руку от себя, сними крышку и зажги поднимающийся пар, затем крышку сразу же снова закрой. Этим торжественный обряд приготовления грога заканчивается. А кто скажет тебе, что неплохо было бы всыпать туда еще и ванили, так дай ему по роже!»

Видимо, давал…

В последние недели он уже почти не покидал своего деревенского дома, но неизменно засылал служанку — правильно: в трактир за друзьями, наказывая «прихватить и шестилитровый кувшин пива». Рассказывали, что накануне Нового года (ах, как он готовился к нему!) на столе у писателя стояла бутылка шатрицкой минералки и молоко. «Гром разрази первую корову, позволившую выдоить себя», — оправдывался полуживой уже остряк…

3 января 1923 года «ожиревшее от беспробудного пьянства сердце» 39-летнего юмориста остановилось навсегда…

МОДИЛЬЯНИударился в безудержное питие после перенесенной им в 16 лет бурной вспышки туберкулеза: «…он пьет быстро, большими глотками, без всякого удовольствия, быстро пьянеет». Вскоре юноша пристрастился к гашишу, экспериментируя с ужасающими смесями наркотика и алкоголя. Все это сопровождалось дебошами, нередко заканчивавшимися в полицейском участке. Последние десять лет он уже не мог работать без допинга — умудряясь при этом писать порой по нескольку картин в день.

Года за два до смерти стал пугающе слабеть, но лечиться и вообще что-нибудь в жизни менять отказывался наотрез. Умер в 36 — полностью изможденным и раздавленным жизнью…

Из письма СЕЗАННАЭмилю Золя: «Я забываю свое горе, только когда выпью стаканчик. Я всегда любил вино, теперь я люблю его еще больше. Я напивался, я буду напиваться еще больше»…

Признанного мастера французского городского пейзажа УТРИЛЛОспоила бабушка. Она потчевала подверженного нервным припадкам мальчика «шебро» — смесью из бульона и красного вина, считавшейся у лиможских крестьян верным лекарством от нервных приступов. Снадобье не помогло: припадки лишь участились и преследовали художника всю жизнь. А вот привыкание детского организма к алкоголю случилось, и уже в 12 лет мальчишка сбежал из дому и был обнаружен полицией в лесу — мертвецки пьяным. Впоследствии, обучаясь в коллеже, юноша экономил на карманных деньгах, чтобы выкроить на рюмку абсенту. Когда ему отказывали в стакане вина, Морис хватался за нож, грозя покончить с собой. Снискал стойкую славу пьяницы и скандалиста (разгромы в кабаках, ночевки в полицейском участке и т. п.). На Монмартре его звали Литрилло…