Юрий Комов - Портреты без рамок

Первые фильмы вышли на экраны — успех был колоссальным: обычно компания делала 20–30 копий, ленты с участием Чарли оставили эти цифры далеко позади. Очень скоро возникла потребность порвать с зависимостью от режиссера, командовавшего на съемочной площадке, придумать сюжет самому: так родился эпизод «Застигнутый дождем», за ним — другие. «Появлялась идея, — писал Чаплин, — а потом все шло своим чередом, как бы само собой… Такое творчество превращало создание фильма в увлекательное дело. В театре я был заключен в строгие рамки однообразного повторения одного и того же каждый вечер… В кино было больше свободы. Фильмы сделали меня искателем приключений».

Чаплин вошел во вкус, с удовольствием придумывал все новые и новые эпизоды, сам ставил, сам играл. Все получалось, все шло на одном дыхании — увлекательно. И он знал, что может теперь не только рассмешить, но и заставить плакать.

…На дворе — 1914 год, ему исполнилось 25 — жизнь была прекрасна. Время летело весело. Каждая студия походила на большую семью. Картины создавались легко и непринужденно за две-три недели. Солнце, так необходимое для натурных съемок, светило в Калифорнии почти круглый год. Гонорар за один фильм подскочил до 10 тысяч. «Будущее? Будущее рисовалось безоблачным, чудесным. Что там за горизонтом? Волнующие перспективы. Водопад денег и славы — по нарастающей: это было несколько странно, это пугало и восхищало!» Число поклонников росло. Первая же поездка с западного побережья на восточное вылилась в триумфальное шествие. Поезд задерживался на каждой станции, толпы приветствовали актера, мэры городов произносили проникновенные речи о рождении нового кумира, народ неистовствовал. Начальник полиции Нью-Йорка, конечного пункта вояжа, прислал телеграмму с просьбой сойти на остановку раньше — дабы избежать общественных беспорядков. На следующий день все первые полосы газет пестрели заголовками: «Чарли скрывается», «Кумир играет в прятки». На Таймс сквер, где недавно установили электрическое табло, бежали огоньки новостей: «Чаплин подписал с корпорацией «Мьючуэл филм» контракт на 670 тысяч долларов в год». Через некоторое время эта цифра удвоилась. Так Чарли вошел в круг знаменитых людей Америки и всего света, теперь он встречался с ними на каждом шагу.

Однажды на студию пришел Нижинский, великий артист русского балета. «Он был серьезен, красив… глаза смотрели грустно, он походил на монаха в мирской одежде… Всю съемку просидел сзади камеры, наблюдая за мной; эпизод, по-моему, был очень смешной, но он ни разу не улыбнулся. Вокруг все покатывались со смеху, а Нижинский все мрачнел и мрачнел. Перед уходом он подошел ко мне, пожал руку и своим загробным голосом сказал, что моя игра ему очень понравилась и он хотел бы, если я не возражаю, прийти еще. «Конечно», — ответил я. Целых два дня он печально наблюдал за моей работой. Наконец мне пришлось сказать оператору, чтобы он не вставлял пленку в аппарат: я был уверен, что скорбь Нижинского сведет на нет все мои усилия выглядеть смешным. Он, однако, каждый раз в конце рабочего дня говорил мне комплименты. «В комедии вашей очень много от балета, — заявлял он. — Вы прирожденный танцовщик».

Я еще ни разу не видел выступления русского балета… и вот — приглашен на утренний спектакль… Много актерской игры и совсем мало танцев. Но как только появился Нижинский, я не мог взгляд оторвать от сцены. Мне приходилось встречаться с гениями, и Нижинский был одним из них. Он завораживал, он был богоподобен, мрачное настроение, в котором он пребывал, говорило о существовании иных миров: в каждом движении — поэзия… Через полгода Нижинский сошел с ума. Я невольно стал свидетелем того, как тонко чувствовавший человек постепенно уходил из истерзанного войной мира в мир собственных мечтаний «.

Время отсчитывало свое, контракт с «Мьючуэл филм» подходил к концу — Чарли принял решение купить участок земли и построить собственную студию. В это время деловая ситуация в Голливуде складывалась таким образом, что над актерами нависла серьезная опасность попасть в полную зависимость от продюсеров, недовольных растущей популярностью своих подопечных, популярностью, которая вынуждала платить им астрономические гонорары. Предполагалось образовать крупные киноконцерны, которые бы держали под контролем положение на кинорынке. Узнав об этом, Чаплин и его друзья, чтобы припугнуть своих хозяев, сначала в шутку заявили о намерении создать собственное дело, придумали даже название, нового кинообъединения — «Юнайтед артистс». Идея, однако, оказалась нешуточной. Ее мгновенно поддержали, к изумлению актеров, киноадминистраторы, предприимчивые профессионалы почувствовали выгодное дело.

«Среди продюсеров, которые выразили желание присоединиться к нам, был Адольф Цукор, президент и основатель «Парамаунт»… яркая личность, милый малыш, выглядевший как Наполеон… «Вы имеете полное право, — говорил он, — получать доходы от своей работы, вы же художники! Вы же творцы! Люди идут, чтобы увидеть вас. То, что им решили открыть собственное дело, — замечательно, аналогов здесь в нашем бизнесе нет, но… вам необходим менеджер. Вы народ творческий в своей области, я в своей. «Так чего же мы думаем?» Продолжая в таком же духе, стараясь увлечь нас, раскрывая свои планы, в перспективе он видел слияние кинотеатров и студий… «И не считайте, что я ваш враг, — продолжал он. — Я друг, товарищ художника. Кому вообще все эти идеи пришли первыми в голову? Кто уничтожил жалкие кинозабегаловки? Кто создал комфортабельные залы? Я, именно я построил великолепные кинотеатры, поднял цены на билеты и, в конечном итоге, дал вам возможность получать за картины огромные гонорары. А вы, вы, неблагодарные, хотите распять меня!» Цукор был одаренным бизнесменом и неплохим актером. Он создал самую большую сеть кинотеатров в мире. И, тем не менее, поскольку он хотел получить значительную часть акций нашей компании, из этих переговоров ничего не вышло».

Забегая вперед, скажем, что поначалу дело продвигалось нелегко — новое предприятие давало убытки. Не сколько лет компания работала в долг. Чаплин вынужден был выполнять обязательства по контракту с «Ферст нешнл», и хотя его партнеры, Фэрбенкс, Пикфорд и Гриффит, делали, казалось, невозможное, лишь с выходом на экраны чаплинской «Золотой лихорадки» (1925) все образовалось. Бунт художников против бизнесменов почти удался, какое-то время их действия можно было даже считать удачной деловой операцией. Акции актеров вообще повышались (это было почти как сегодня, когда гонорары звезд исчисляются миллионами). Голливуд из маленького глухого поселка стремительно превращался в кинематографическую столицу Америки. Воздух Калифорнии был полон романтикой больших дел и просто романтикой.