Юрий Комов - Портреты без рамок

И тем не менее кампанию развернули такую, что до сих пор два великих народа смотрят друг на друга с величайшим предубеждением.

В комиссии на людей кричали: «Вы покрываете пособников Сталина!» Людей запугивали, над ними издевались. В 1957 году покончил с собой талантливый ученый-биохимик из Стэнфордского университета Уильям Шервуд. Он оставил записку, что не сможет перенести открытых заседаний комиссии, которые должны были передавать по телевидению. В комиссию Шервуда вызвали только за то, что в 1934 году он помогал отправлять медикаменты в Испанию. Возмущению тех, кто знал покойного, не было предела, вместе с ними возмущались и члены комиссии: они сожалели, что погиб «свидетель, который многое мог рассказать о подрывной деятельности». Вдову Шервуда, когда она выразила желание сделать в комиссии заявление от имени четырех детей погибшего, выслушать не пожелали…

В том же 1957 году скончался Джозеф Маккарти, человек, с именем которого ассоциируется разгул антикоммунистической истерии в Соединенных Штатах. На свете он прожил недолго, а в историю попал, можно сказать, незаслуженно. Родился Маккарти в 1908 году. В 1936-м баллотировался по списку демократов на должность окружного прокурора, три года спустя — на должность судьи, но уже как республиканец. Во время войны познакомился с лейтенантом Джоном Кеннеди, впоследствии часто посещал дом отца будущего президента. Глава клана, посол Джозеф Кеннеди, отличал его, помогал осваиваться в политических кругах, финансировал избирательную кампанию — в 1946 году Маккарти неожиданно для многих стал сенатором в Конгрессе от штата Висконсин. Связей с кланом Кеннеди Маккарти не прерывал, различная партийная принадлежность вовсе не мешала, — напротив, в свою очередь он мог оказать ряд услуг: содействовал победе Джона Кеннеди на выборах в сенат, по просьбе главы клана пристроил а младшего Роберта к себе в штат.

Звезда Маккарти начала закатываться при Эйзенхауэре: потеряв чувство меры, он посягнул на высшие эшелоны власти, перестал уважать какие-либо авторитеты. Администрация умело воспользовалась бесцеремонными, непродуманными действиями сенатора, возомнившего, что ему дозволено все. В Конгрессе неэтичное поведение Маккарти подвергли осуждению коллеги — они решили отделаться от него, ибо ждать от «сумасшедшего» можно было что угодно. В 1956 году Маккарти еще собирался баллотироваться в кандидаты в президенты, но к тому времени его уже списали по всем статьям и всерьез не воспринимали. Хронический алкоголизм усугубил бесславный конец.

Но с уходом Маккарти с политической арены, а потом и из жизни не прекратила действовать родившаяся раньше его и пережившая его система «разоблачений». Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности продолжала активные операции. С 1955 года, когда ее председателем стал демократ Фрэнсис Уолтер, комиссия, фактически, превратилась в постоянное подразделение политической полиции, лишь замаскированное под орган законодательной системы. Методы «разоблачений», впрочем, остались старыми, а объекты — только «коммунистическими». Уолтер мог допекать членов Национального совета христианских церквей, преследовать известного певца Питера Сигера, с пристрастием допрашивать 110 учителей из Калифорнии, но повторял утверждения своих предшественников, что ку-клукс-клан и профашистские объединения вне ноля его патриотической активности, так как являются «внутренними» организациями: в его понимании это означало отсутствие «руки Москвы». Все правые силы давно стали союзниками комиссии, и никого не удивило в 1961 году пикетирование Белого дома молодчиками из Американской нацистской партии. Они хотели поддержать комиссию, против действий которой нарастал протест. Возник и начал работу Комитет граждан за защиту американской свободы, члены его доказывали антиконституционный характер комиссии. Было нелегко: те же фашиствующие элементы не ограничивались только угрозами, совершали нападения, терроризировали (секретарю Комитета Франку Уилкинсону даже отказали в этой связи в страховке жизни). Но протесты продолжались. Мощные студенческие демонстрации под лозунгами ликвидации комиссии прошли в Сан-Франциско, где комиссия бесчинствовала во время своих выездных сессий в 1953, 1956, 1957 и 1960 годах. Гувер поспешил окрестить эти выступления «бунтами, подстрекателями которых стали коммунисты». Но даже члены верховного суда США вынуждены были заявить, что комиссия, «возможно», превышает свои полномочия и незаконно присваивает право вольно толковать понятие «антиамериканская деятельность»: от связей с агентами иностранной державы до случайно оброненного слова…

Лиллиан Хелман, заканчивая книгу «Время негодяев», замечает: «Я написала, что освободилась от воспоминаний, вылечилась. Но это верно только в общих чертах, потому что не верю я, что можно вылечиться полностью. Прошлое, со всеми его удовольствиями, наградами, глупостью, бедами, всегда с нами, так и должно быть. Сейчас, когда я заканчиваю повествование об этом далеко не приятном периоде моей жизни, говорю себе, что то, что было тогда и что есть теперь, и годы между этими тогда и теперь, и вчера и сегодня — связаны воедино».

Годы маккартизма и сталинских репрессий заставили народы — американский и советский — держать суровый экзамен. Тысячи пали духом, тысячи стали негодяями, но тысячи выстояли. Досталось и последующему поколению. Потому что даже в период разрядки мы общались с американцами так, словно ждали подвоха друг от друга каждую минуту.

Мы ездили в американские семьи (я тогда работал в США), чтобы поговорить с людьми по-человечески, но потом нас просили писать отчеты об этом. На приеме в доме миллионера, куда меня в середине 70-х пригласили как чуть ли не единственного русского, непонятно как оказавшегося на западном побережье в Калифорнии, лос-анжелесские бизнесмены и деятели культуры задавали вопросы на уровне их детей, с которыми я встречался накануне в школе: знания тех и других о нас и нашей «экзотической» стране были в лучшем случае равны нулю, в худшем — построены на информации комиссии. Но интерес к общению был огромный. Работники Голливуда, известные актеры, режиссеры, могущественные администраторы студий охотно шли на контакт, ибо встретиться с русским в свободной обстановке — не на официальных переговорах или во время конференции, где выступающие изощрялись во всевозможных взаимных обвинениях, — было так же интересно, как с инопланетянином.

И все же настоятель тихого монастыря, расположенного в живописнейшем пригороде Лос-Анджелеса, прощаясь со мной после многочасовой беседы (где затрагивались темы от декрета советской власти об отделении церкви от государства до отношения к неопознанным летающим объектам), сказал, что вряд ли когда еще придется поговорить по душам — друг от друга далеко и встретиться трудно — и не знает он, как долго будет продолжаться разрядка. И был прав, потому что потом наступил «переходный» период администраций Форда и Картера, а затем «вторая холодная война» первых четырех лет администрации Рейгана. И я не видел того настоятеля более десяти лет, а встречи с ним помню. Но помню и почти случайный разговор с ученым-физиком в Лос-Анджелесе, который, придя к приятелю, преподавателю истории, неожиданно застал там в гостях русского. Полвечера он отмалчивался, потом постепенно втянулся в разговор, но под занавес все-таки уныло «пошутил», что ему придется, учитывая профиль работы, сообщить кому следует о, пусть нечаянной, встрече со мной. Этого человека я видел первый раз в жизни, а с инженером-программистом в местечке Нью-Рошель в 17 милях от Нью-Йорка мы прожили в соседних квартирах шесть лет. Старшие наши дети играли вместе во дворе, посещали детский сад и школу, младшие рождались почти одновременно, мы ходили друг к другу в гости, дарили подарки к праздникам. И когда я уезжал после окончания командировки домой, он также признался мне, что вынужден был поставить администрацию фирмы, па которой работал, в известность о наших дружеских отношениях (и я, конечно, тоже знал о наших инструкциях в отношении общения с иностранцами). Но радость простого человеческого общения ограничениями и запретами остановить, в общем, невозможно.