Юрий Комов - Портреты без рамок

Трудно сходиться целым державам, но отдельным людям ото делать легче. Контакты, конечно же, надо не затруднять, а делать естественной формой общения. Задачу поиска путей и средств разрушения стереотипов «холодной войны» решать необходимо, хотя понятно, за один присест этого не сделать. Но другого выхода нет. Начинать надо — и в первую очередь, вероятно, с истории наших отношений, особенно с отношений в трудные периоды. «Эра маккартизма» — один из таких периодов, о нем надо узнавать больше, одновременно не оставляя белых пятен в собственной истории. Под запретом не должна оставаться информация, содержащаяся в американских фондах и в спецхранах наших библиотек.

И вновь — страницы книги Лиллиан Хелман: «Много жизней было сломано во время действия маккартистов, но, как и после Уотергейта, большинству американцев казалось, что их правосудие все-таки торжествует, что бы там о нем ни говорили за пределами страны. Неверно, что когда звонит колокол, он звонит по тебе: если бы это было так, мы не избрали бы президентом несколько лет спустя Ричарда Никсона — одного из сообщников Маккарти. Не случайно вместе с Никсоном к власти пришла группа людей, по сравнению с которыми маккартисты… выглядели, словно озорники из младших классов. Изменились имена и лица, ставки стали больше — еще бы, ведь на кону стоял Белый дом. Но вот прошло какое-то время после скандала с этим президентом, скандала, размеры которого все еще трудно определить, и мы также почти забыли об этом. Мы, американцы, — люди, которые не хотят забивать себе голову прошлым. В Америке не принято вспоминать о мрачных моментах истории: если начинаешь задумываться — тебя считают ненормальным…»

Совсем недавно в нашей стране неудобные книги и фильмы запрещали, «сумасшедшие» разговоры приглушали, замалчивали ошибки, обходили стороной противоречия, на информацию о злодеяниях периода культа личности наложили табу.

Ветер перемен сдул предупреждающие дощечки, устояли лишь отдельные бетонированные заборы, но и за их высоченными стенами стали видны подстриженные газоны, по которым рано или поздно можно будет ходить всем. Это будет, вероятно, когда мы полностью уверуем, что «время негодяев» нигде и никогда не повторится.

«Не знаю, что со мной происходит, когда пою. Может быть, все дело в музыке, виновата песня, толпа или что-то внутри меня, но под эти звуки приходят в движение руки, ноги, голова, все. Иногда май стиль осуждают, но мне, кажется, на это наплевать». И накал его выступлений не снижается. Он — вампир в розовых носочках, вурдалак в синтетическом блестящем костюме, он — зло в чистом виде, красавчик-демон, он — прямая угроза покойному существованию обывателей в другом — не сумасшедшем, а нормальном — измерении. Но никого не оставляет в покое заданный им ритм, созвучный времени, в котором живем. Наступил атомный век, стрессы и страсти бушуют в нем, как в котле. Это предтеча всех грядущих конфликтов и катастроф. Мы сегодня уже знаем о них. а он тогда их только предрекал. И восставал против неизбежности будущих глобальных катаклизмов и личных трагедий, и оплакивал это горькое знание. Взирали все на него, как на мессию, ловили каждое слово, жест. Даже полицейские на его концертах, забыв, что должны наблюдать за толпой, сторожить ее импульсивные движения, поддавались общему экстазу. И были благодарны ему за это.

А о подростках нечего и говорить. Он для них — золотое божество, пришелец из другого мира, где властвуют романтика, секс, где невиданные возможности и неизведанные наслаждения. Очи готовы отречься от всего, чем дорожили прежде, и идти да кил без оглядки. Пусть покупает их душу, ведь он не дает отчаиваться, он спасает, он дарит им свою фантазию. Они вопят, размахивают руками, раскачиваются в трансе, дергаются в конвульсиях — он уверенно ведет их по лабиринтам подсознания.

Он появился на свет 8 января 1935 года в двухкомнатном дощатом строении в богом забытом городке Тьюполо (штат Миссисипи). Крошечный домик — три окна. Ни водопровода, ни других удобств, несколько деревьев вокруг. Траву никто не думал подстригать — она росла повсюду вольно, не ведая об аккуратных газонах. Рядом проходила 78-я дорога (все они в Америке пронумерованы), связывающая штат Теннесси с соседней Алабамой. Край с преимущественно негритянским населением, во множестве работали здесь чернокожие — убирали на плантациях хлопок и сахарный тростник. Белых бедняков, впрочем, среди сезонных рабочих тоже хватало. Вместе — вечерами — выводили они заунывные песни, сочиненные еще рабами южных американских территорий.

Здесь, на этой земле, во времена гражданской войны сражались и умирали их предки, солдаты Севера и Юга, юнионисты и конфедераты. Здесь, спустя десятилетия, трудились в поте лица, ибо не завоевали каких-либо привилегий: труд стоил дешево и едва мог прикормить. Жили бедно, по удары судьбы сносили достойно, надежды не теряли. Когда Глэдис Смит, уроженка Ли-Каунти, выросшая в семье, где было пять босоногих сестер и три вечно чумазых брата, выходила замуж за Вернона Пресли, испольщика с натруженными руками, она понимала: жизнь предстоит нелегкая. Но так существовали все, кого она знала, и не могла сказать, что счастье вовсе обошло их стороной. Помогала мужу, чем могла, по 12 часов трудилась на фабрике и дома успевала поддерживать порядок. А по воскресеньям оба, принарядившись (старенькое, но все чистое), обязательно шли в церковь. Не оставит их Господь, благословит и укрепит.

Роды у Глэдис Пресли были трудные — докторов в этой глуши не знали, обходились поручными средствами. Через час-полтора после того, как раздался на земле слабый голос младенца, родился брат-близнец — мертворожденный. Похоронили дитя на следующий день на кладбище Принсвилля, неподалеку, в безымянной могилке.

Элвис Аарон Пресли, оставшийся жить, рос как многие его сверстники, у чьих родителей не было возможности окружить их не то что многочисленными игрушками, но и каждодневной заботой (хотя мать боготворила своего мальчика, симпатичного, с большими круглыми глазами). В церковь, правда, брала с собой непременно. Глубоко верующая, не останавливала, однако, когда, расшалившись, выбегал в проход между скамьями молящихся: прихожане и священник поймут. А кроме того, знала, что, как только возьмет хор первые ноты, застынет малыш и, подняв голову, будет слушать песнопения. Так вел себя не только в храме, но и когда слушал простые мелодии тех, кто гнул спину в поле, скручивая свое тело в монотонном экстазе тяжелого труда. Это были звуки дальних дорог, вечернего костра и раннего утреннего пробуждения под щебет птиц.