Юрий Помпеев - Кровавый омут Карабаха

Впрочем, еще один результат (надеюсь, промежуточный и поправимый) достигнут отмеченной пропагандой: в Азербайджане исчезает то замечательное бакинское братство, которое помнится с докарабахских времен. Но, может быть, это разноплеменное братство вернется, как и древний союз славян и тюркской степи, основанный на взаимном уважении, а не на ассимиляции и поглощении. Несмотря на двуличное поведение российских властей, этот союз еще можно сохранить, хотя именно против этого союза начат новый виток карабахской войны сегодня, в конце апреля 1992 года.

В книге «Древняя Русь и Великая Степь» Лев Николаевич Гумилев, создатель весьма оригинальной концепции об этносах и этнических стереотипах поведения, убедительно доказывает, что конфликты между древними русичами и кочевниками кипчаками были случайными; намного значительнее были конфликты, например, между Черниговом и Киевом. То есть ученый рассматривает Древнюю Русь и Великую Степь в качестве одной системы — славяно-тюркской.

В одном из пожеланий молодым ученым Азербайджана Лев Николаевич Гумилев высказался так: не пытайтесь возвеличивать свой народ, он велик и без того: то, что прекрасно, не нуждается в похвалах.

И рассказал эпизод из своего обильного гулаговского прошлого, которое он использовал и для изучения стереотипов поведения. Вот эта история:

«Был такой случай с одним азербайджанцем у нас в лагере, Рза Кули, сейчас живет в Баку. Химик, тихий, скромный человек. Он резал для себя сало, чтобы поесть, а кто-то стоял над ним, кричал и сыпал грязь ему на дастархан. Рза Кули сказал: «Отойди». Тот хотел ударить его по лицу всей ладонью, а Рза Кули мне рассказывал. «Если бы он меня ударил, я должен был или его ударить или погибнуть». Поэтому он порезал ему ладонь. Тот побежал сразу куда-то. Рза Кули говорит: «Сижу и думаю; умру я или нет». Тот возвращается, рука перевязана, подает руку и говорит: «Ты молодец»… Что отличает азербайджанца от поляка, немца, западного славянина? Они ведь не рискнули бы жизнью ради сохранения достоинства. А этот даже не задумался, у него другой стереотип поведения. И тут я начал изучать стереотипы».

Прав в своем наблюдении русский ученый. Другое дело, что азербайджанский народ, как и все мы, советские люди, без исключения, был превращен в абстракцию и остается ею. Нами управляли и управляют, по выражению Петра Яковлевича Чаадаева, умы столь лживые, что даже истина, высказанная ими, становится ложью.

Народный писатель Азербайджана Байрам Байрамов рассказывал с горечью о том, как встречал его один чиновник. В ответ на его просьбу о рассмотрении жилищного вопроса для писателей чиновник равнодушно заметил: «У нас для рабочих тоже нет квартир». Точно теми же словами отделался на встрече с ленинградскими писателями в 1978 году первый секретарь обкома Григорий Романов, и тогда мои товарищи промолчали. Но Байрам-муаллим в подобной ситуации проявил иной стереотип поведения. Поднявшись, резко сказал: «У рабочих нет квартир, потому что ими управляют такие, как ты, проходимцы. Не надо нас противопоставлять друг другу».

Многие на подобное не решались. Незадолго до приезда Леонида Брежнева в Баку нескольких азербайджанских, поэтов пригласили в ЦК партии и поручили написать стихи-оды, стихи-восхваления и благодарности за «отеческую заботу» о республике. Многие из неприглашенных поэтов не брезговали ничем, чтобы попасть в списки, сулящие, как им казалось, почет, звания, материальные блага. Веками складывавшийся в народе престиж литературы, разъедаемой метастазами бюрократизма, упал до нуля. Тем же уровнем оценивалась народом и «отеческая забота» о нем: в соседнем Иране на девятом году войны по талонам давали полтора килограмма мяса и масла на человека, а в Баку-только килограмм. Сегодня, правда, и по этой норме вздыхают.

Представляется, что инициаторы армянского националистического движения у нас и на Западе были убеждены, что присоединение Нагорного Карабаха к Армении не встретит особых затруднений. Всё было просчитано, кроме одного фактора, — воли азербайджанского народа. Она оказалась не до конца парализованной партийными «ширваншахами».

Именно «карабахский вопрос» неожиданно высветил сложившуюся в республике неприглядную ситуацию. Наступало прозрение, прежде всего, интеллигенции, в среде которой долгое время старательно уничтожали наиболее одаренных и талантливых, им не давали продвигаться в науке, где господствовали семейственность и местничество, им не позволяли появляться в литературе, где лживые классики издавались чаще Низами, Насими и Самеда Вургуна. Руководящие посты в республиканских ведомствах культуры отдавались на откуп родственным кланам, покупающим и продающим всех и вся. За портреты Брежнева, выгодно сбываемые в районах Азербайджана, получил звание народного художника Гусейн Алиев, родственник легендарного Гейдара. Брат другого секретаря ЦК, Ф. Багирзаде, неожиданно сделался драматургом, хотя все, в том числе и работники телевидения, посмеивались над автором. Посмеивались и ставили.

Почти все члены правительства и ответственные работники ЦК республики к началу карабахского конфликта были родственниками друг друга. Гейдар Алиев на страницах «Литературной газеты» утверждал, что наличие родственников или земляков в высшей школе или в министерствах — нормальное явление, подобное модным тогда рабочим династиям. Сквозь такую круговую поруку пробиться было нелегко, — свидетельствовал в наступивший час откровения секретарь Союза писателей Азербайджана Чингиз Абдуллаев. — В лучшем случае это удавалось сделать за счет удачной женитьбы. Страшное в условиях Азербайджана, когда-то разделенного на ханства выражение «харалысан» — откуда ты родом? — разобщало нацию, деля людей на бакинцев и нахичеванцев, карабахцев и ленкоранцев.

«Липко-грязное слово «взятка», — писал Чингиз Абдуллаев, — мы заменили на «хормет» — «уважение» и начали уважать друг друга, не понимая, что образуем замкнутый круг, из которого нам не вырваться».

«Уважение» начиналось с работников яслей и детских садов и достигало астрономических сумм в общении с милицией, судьями, прокуратурой, партийными властями. Деньги решали всё. «Не будем скрывать наши пороки», — призывал в начале

1989 года писатель Чингиз Абдуллаев, приводя великолепные слова из Корана:

«И послал Аллах ворона. И сказал ворон: горе мне, я не в состоянии скрыть скверну брата своего».

Зато «скверну брата своего» вовсю распаляли средства массовой информации в Москве, пытаясь посеять в Азербайджане жестокое рентгеновское излучение межнациональной ненависти. Вернусь к дню землетрясения в Армении, весть о котором заставила отступить на задний план всему мелкому и злобному, уже накопившемуся между двумя народами. Когда в Баку стояли в очередь к донорским пунктам добровольцы, обозреватель программы «Время» заявил, что в столице Азербайджана в ознаменование армянского землетрясения произведен фейерверк и идет народное гуляние. И это в городе, погруженном по вечерам в мрак введенного Москвой военного положения и комендантского часа, где через каждый квартал стояли танки и бронетранспортеры, а человека, случайно оказавшегося на улице без пропуска, задерживали до утра в милиции.