Борис Зайцев - Дневник писателя

В этом усматривает она приговор. Так и загадала: если есть в нем капля милосердия, она живет. Если нет…

У нее под рукой гарденал, против бессонницы. Она принимает таблетку за таблеткою. Удаляется от нее горький мир! Проносятся клочья прежнего — девушка из богатейшей семьи, Эрве за нею охотится, она влюблена и так любви ждет, и материнства. Во всем этом ей отказано. Что же — жизнь не удалась, удастся смерть.

Роман странно поворачивает. Поворот смелый, очень высокий. Ирэна гибнет — но в некоем смысле продолжает жить и на других влиять.

В тот самый вечер, когда чтением своим усыплял Эрве Ирэну, старая графиня приходила к ней. Но Эрве не допустил ее. Знал, что Ирэну она раздражает (и она это знала). Искренно несла утешение и любовь: не донесла.

И вот тело Ирэны недвижно, графиня же исповедуется в сумрачной капелле:

«…Она судила о религии по моему облику. Ни к чему было мне и раскрывать рта: самое приближение мое ее раздражало, самый вид. Ирэна все читала, она знала все, все понимала. Я же не знала даже имен писателей, ее учителей. Помните, она сказала раз: „Католицизм — это моя свекровь“…

….Страшно сказать: одним своим присутствием я приношу вред Тому, кого люблю, делаю Его смешным. Его не любят из-за меня. Я удаляю от Него бедное дитя — без меня, может быть, Он и привлек бы ее».

Она стенает и оттого, что собственными руками, из утробной любви к сыну (genitrix!) [61] Родительница (лат.). состроила этот жалкий брак: хотелось создать ему жизнь богатую, праздную. И вот последствия…

В ужасе и смирении ждет она слов исповедника.

Он отвечает из своего укрытия:

— Возрадуйтесь, дочь моя.

Графиня не поняла.

— Я в трепете могу лишь повторить, что Господь открывает мне для вас: «Она отсутствовала. Но Я был с ней».

Ничего, что графиня не дошла до Ирэны. Я принял ее. «Возрадуйтесь, дочь моя».

Тут удивляется критик Жалу {105} 105 Жалу (Jaloux) Эдмон (1878–1949) — французский писатель и литературный критик, автор книги «Ф. Мориак. Романист и его персонажи» (1933). , говорящий о Мориаке: как же это католик может чуть не благословлять самоубийцу?

Пусть удивляется Жалу. Мориак еще раньше оправдал Терезу Декейру, мужа отравившую. Кто имеет силу, тот оправдывает.

Благая весть, переданная матери, идет дальше. В доме, где стоит гроб Ирэны, встречает графиня сына. Эрве ждет упреков. Мать идет к нему навстречу, ясная и светлая.

— Дорогой мой!

Плача на ее груди, как плакал некогда ребенком, растопляется Эрве. Недавно только сам поймал себя на низкой мысли: «Ну, теперь свободен!» — а теперь чувствует в себе убийцу.

— Ты получил великую милость, — говорит мать, лаская его.

— Я?

— Да, величайшую. Ты себя видишь, себя знаешь. Ты называешь грязью — грязь. Ты понял, что грязь — грязь.

Таков таинственный смысл гибели Ирэны. Как зло идет кругами, наподобие кругов в пруду от брошенного камня, так и благодать: один из ее кругов доходит — сложными путями — и до сердца Марселя: умягчает, увлажняет его.

В романе есть лицо — юный брат Тоты Алэн. Он живет на том самом юге, чью жару любит Мориак (упоминается, хотя бегло, о ней и здесь).

Алэн — юноша особенной судьбы. Он глубоко религиозен, «призван». Париж, в первый его приезд к сестре, предстает ему кладбищем и долиной печали (странная и яркая сцена, когда ночью на скамье Елисейских Полей, выйдя из дансинга, где был с сестрой и Марселем, встречает он Терезу Декейру, изнемогающую от тоски. Он ее провожает, указывает дорогу ).

В этом и его собственное назначенье. Дальнейший его путь фатален: во второй свой приезд, с известием о смерти отца, он попадает как раз в минуту, когда Тота готова вступить в легковесную связь, как бы заблудиться. Он увозит ее в деревню. И в вагоне, глядя на спящую сестру, чувствует силу «призвания». Тота одна из многих, кого предстоит выносить на руках «из-под развалин». Так что живой (видимо, надлежит ему стать монахом или аббатом), продолжает он дело умершей Ирэны.

— Значит, все в романе спасаются?

Этого мы не знаем. Мориак останавливается. «Благополучия» от него трудно ждать. Силу греха и трагедию жизни слишком он хорошо знает. Но если говорить о надежде — да, она есть. Взят лишь момент — всех просветляющий. Что будет дальше, каковы судьбы героев — неведомо. Может быть (чуть не наверно), будут склоняться жизни Марселя, Эрве, Тоты вправо, влево… Каков окончательный суд — неизвестно. И все же впервые открыл Мориак себя глубже: благодать, помощь, надежда — все это есть, тут же рядом. Несчастные «потеряли» важнейшее. Без него тьма, гибель. Но вот рядом — тайное дуновение благодати: и спастись можно.

«То, что было потеряно» — смелый роман, потому что в нем тезис. Для художника это трудно. Велик риск увлечения схемой. Некоторая искусственность есть тут и у Мориака. Но она с избытком искуплена подземным пламенем, бьющим из всех щелей. Сердце несентиментального автора слишком потряс мир скорбный, холодеющий, черствеющий. Мир слишком настрадался.

Он нуждается в милосердии. И замкнутый обитатель Ланд, одиночка, хорошая Франция — земляная и верующая — разжимает скупые губы:

— Возрадуйтесь.

Не знаю дальнейшего пути героев, не знаю и пути автора. Может быть, и он услыхал «призыв»? Сухощавый, изящный Мориак, вспоенный лесами, звездами и виноградниками, океаном, алтарем, епитрахилью?

Московский человек с Арбата, всегда имел П. П. Муратов {107} 107 Муратов Павел Петрович (1881–1950) — писатель, искусствовед, литературовед, историк, переводчик. Воспитывался в кадетском корпусе, учился в Институте путей сообщения в Петербурге, в 1904–1905 гг. — на военной службе. После путешествия за границу (1905–1906) поступил на службу в Румянцевский музей (до 1914). Дружил с Зайцевым, Ходасевичем, Берберовой, художником Н. П. Ульяновым, печатался в журналах «Весы», «Золотое руно», «Аполлон», «Старые годы». Занимался русской живописью допетровского периода, сотрудничал с И. Э. Грабарем в его многотомной «Истории русского искусства». В 1913–1914 гг. издавал художественный журнал «София». Участник Первой мировой войны, награжден орденами. В 1918–1922 гг. работал в отделе охраны памятников Наркомпроса РСФСР, вместе с Грабарем участвовал в реставрации храмов Москвы и Новгорода. В 1918 г., пытаясь поддержать литераторов, организовал вместе с Ходасевичем и Осоргиным Книжную лавку писателей. Основал общество изучения итальянской культуры Studio Italiano. Принимал участие в деятельности Комитета помощи голодающим, в 1921 г. был арестован вместе с Зайцевым и другими членами комитета. С 1922 г. за границей, сначала в Германии, в 1923 г. поселился в Риме, в 1927 г. переехал в Париж. Основатель общества «Икона» в Париже (1927). Перед началом Второй мировой войны переехал в Великобританию, подготовил монографии о событиях 1941–1945 гг. на советско-германском фронте (вместе с историком У. Алленом), о военной истории Кавказа в XIX в. Незадолго до смерти поселился в Ирландии. тяготение к Западу, к европейской духовной культуре. Английская литература, итальянское искусство издавна занимали его. Уольтер Патер {108} 108 Пейтер (Pater) Уолтер (1839–1894) — английский писатель-импрессионист, литературный критик и теоретик искусства. В переводе Муратова и с его вступительной статьей вышли «Воображаемые портреты» (1908). , Броунинг {109} 109 Броунинг (Browning,) Роберт (1812–1889) — английский поэт и драматург. , Бэкфорд {110} 110 Бекфорд (Beckford) Уильям (1760–1844) — английский прозаик; автор переведенной Зайцевым и изданной с предисловием Муратова фантастической повести «Ватек. Арабская сказка». «Перед первой войной Павел Петрович раскопал удивительного англичанина XVIII века — Бекфорда, написавшего на французском языке полуроман-полусказку „Ватек“: редкостную по красоте и изяществу вещь. „Ватеком“ этим меня пленил. Мы с женой перевели текст. Муратов написал вступительную статью, и в конце 1911 года в Риме у Porta Pinciana я держал уже корректуру „Ватека“», — вспоминал Зайцев в книге «Далекое» (6, 219). … — в молодых писаниях Муратова можно найти некое веяние Англии. Италия дала ему литературное имя и первые успехи («Образы Италии» {111} 111 Первые два тома «Образов Италии» Муратова вышли в России в 1911–1912 гг. В 1924 г. в Берлине вышло новое издание, дополненное третьим томом, с посвящением Зайцеву. ), Сильно вошел он в нее, и она в его жизни сыграла большую роль. Замечательно, что (чрез Византию) вернула его Италия и на родину. Изучение итальянского Ренессанса, византийской и эллинистической живописи привело к русской иконе.