Борис Зайцев - Дневник писателя

Ему будет приятно, что собрались друзья вместе и помолились о нем. На похороны мы поедем. Я напишу обо всем. Он был очень трогателен последнее время. Но уже у него сердце очень плохо работало».

Это строки письма Веры Николаевны Буниной из Грасса. (Владимир Николаевич умер в Ницце.) Думаю, они выражают некий общий тон отношения к Ладыженскому людей, знавших его близко (и даже не очень близко). Для довольно многих становился он быстро своим, каким-то милым и домашним, вроде старого дедушки, дяди. Спокойное и гармоничное оставалось от него, и, несмотря на годы — светлое. Вот об этом одиноком (у него не было семьи) скромном писателе с какою справедливостью можно сказать, что старость нес он с достоинством! Не из легких была она — на чужбине, в трудах, бедности, но Бог дал покойному прекрасный дар: добрых и ясных глаз. Тьма, грязь и уродство не его область. Он очень любил жизнь до самых последних дней — почти ничего не имея в ней. «Нищ и светел» {168} 168 «Нищ и светел» — стихотворение Вяч. Иванова 1906 г., где есть строки: «Нищ и светел, прохожу я и пою, — / Отдаю вам светлость щедрую мою». — можно было бы о нем сказать словами Вячеслава Иванова. А был он в свое время большой барин, настоящий, коренной. Но, как многие русские, потеряв все, не очень восскорбел.

— Бог дал день, Бог даст и пищу. {169} 169 Любимое присловье Ладыженского часто повторяли в семье Зайцевых. В. А. Зайцева в письме к В. Н. Муромцевой-Буниной от 12 октября 1931 г. писала: «…Бог не попустит нашей гибели. Бог дал день, Бог даст и пищу. Я думаю, как Володя Лодыженский» (6, 435).

Это он часто повторял, любил эти слова. В эмиграции по ним и жил. Господь, действительно, давал ему пищу.

«Черты биографии?» — Пензенский помещик, литератор (сотрудничал в «Вестнике Европы», «Русской мысли», да и во многих «лучших» журналах рубежа столетий — писал стихи, очерки, статьи). Был видным, просвещенным земцем. Вращался в либеральном кругу. Много работал по народному образованию — педагогическое дело вообще любил, вкус к нему сохранил до последних лет. Дружил с Гольцевым {170} 170 Гольцев Виктор Александрович (1850–1906) — журналист, доцент Московского университета в 1881–1882 гг., редактор «Юридического вестника», «Русского курьера», сотрудник «Русских ведомостей», редактор «Русской мысли». , Чеховым, Буниным. Средние годы Ладыженского — это Москва чеховская, «Русская мысль», Вукол Лавров (издатель) {171} 171 Лавров Вукол Михайлович (1852–1912) — журналист, переводчик, издатель. С 1880 г. в течение четверти века издавал «Русскую мысль». , ресторан «Эрмитаж», Малый театр, толки о «конституции» и т. п. Время, когда русский писатель «просвещал» соседних пейзан: и Чехов, и Ладыженский заводили, конечно, школы, «аптечки и библиотечки», подкармливали в неурожайные годы и т. п. (А замечательная, в некотором отношении, эпоха: писатель — человек с некоей миссией общественной, не так просто ремесленник… До самой революции дожил взгляд на русского писателя как на носителя известного «служения».)

О Чехове много рассказывал покойный — и писал о нем. Думаю, они очень друг к другу подходили. О приятеле своем выдумал Чехов, всегдашний остряк, такое сказание:

— Ладыженский хитрит, — говорил Чехов сумрачно, с глубокой серьезностью. — Не думайте, что он либерал. Это он прикидывается. А у себя в Пензенской губернии мужиков за милую душу порет.

Во время войны работал Ладыженский по краснокрестному делу в Польше {172} 172 В годы Первой мировой войны Ладыженский был на фронте в качестве уполномоченного Красного Креста и Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам. , занимал даже довольно крупный пост. В эмиграции жил одно время под Бордо в большом имении (если не ошибаюсь, Земгора) {173} 173 Земгор — первоначально — объединенный комитет Всероссийского земского союза и Союза городов, созданный в 1915 г. для помощи правительству в организации снабжения русской армии и ликвидированный в 1918 г. Впоследствии была создана организация с аналогичным названием со штаб-квартирой в Париже и отделениями в Праге, Берлине и других центрах русской послереволюционной диаспоры. Новый Земгор специализировался на вопросах здравоохранения и образования, по решению Конференции русских послов занимался распределением средств из фондов русских посольств. Под его патронажем действовали детские дома и школы (по разным данным, от 60 до 90) для детей русских эмигрантов в разных странах мира. , потом в Париже. Сотрудничал в «Вечернем времени», рижских «Перезвонах» (очень милые бордосские очерки), «Возрождении». Но главнейше занимался детьми. Знатоком литературы, языка, русской истории был Владимир Николаевич. Революция, изгнание очень приблизили его к «Святой Руси», отдалили от прежнего интеллигентства — явление не на нем одном замеченное. Подошел он гораздо ближе и к церкви, религии — искренно, бесхитростно, всем существом. При врожденной любви к детям это давало отличного воспитателя — человека, способного не только сообщить сведения, но и просветить душевно. (Тот, у кого есть что сказать.)

Началась парижская жизнь странствующего наставника. Одно время он преподавал в лицее Ванв, но главнейше — у частных лиц. Картина приблизительно везде одна: скромностью, добротой, просвещенностью покорял и учеников, и родителей: ему предлагали за урок стол и дом. И чем кого мог стеснить этот воспитаннейший, приятный и образованный человек.

— Бог дал день, Бог даст и пищу.

Когда несколько лет назад открылось в Шавилле общежитие для русских мальчиков {174} 174 Когда несколько лет назад открылось в Шавилле общежитие для русских мальчиков… — см.: Колос: Русские писатели русскому юношеству. Париж, 1928. Во вступительной статье этого сборника сообщается об открытии общежития в Шавилле, помещено обращение русских писателей, ученых, артистов и художников. Милосердие Ладыженского, его забота о людях осуществились благодаря чете Зайцевых и после его кончины: В. А. Зайцева рассказывала, что деньги, присланные В. Н. Муромцевой-Буниной на панихиду к сороковинам Ладыженского, она передала зашедшему к ней голодному, безработному литератору: «…не хотел брать, но я ему пояснила, что деньги не мои, а помянуть надо Владимира, он тогда взял. Это „быстрая помощь“» (6,439). , Владимир Николаевич был приглашен туда для руководства учебной частью. Помню маленькую его комнатку, мансардную, похожую на келию, в третьем этаже особняка. Монашеская постель с жиденьким тюфячком, стол посреди — с книгами, рукописями. Иконки на стенах, фотографии. Два табурета. Но за нехитрыми перегородками улей молодежи, и в эту убогую комнатку постоянное паломничество.