Александр Архангельский - Тем временем: Телевизор с человеческими лицами

Комеч. Да он деревянный весь, как там нечему гореть?!

Брынцалов.Мы боремся за то, что нам обещали. Будет это сделано. И будет сделано красиво-хорошо.

Ведущий. Шиловым?

Брынцалов. Саша дорогой художник. Очень дорогой. Но если он возьмется, он сделает это очень хорошо.

Ведущий. Во времена Голицына другой был стиль.

Брынцалов. Значит, другого наймем. Не проблема. Я просто говорю пример, что может быть Шилов, если он захочет. Но он дорогой. Ему надо платить. Он мастер. И я табличку поставлю, что восстановлено Брынцаловым. Тщеславие же движет людьми, верно?

Ведущий. А вами что движет, Алексей Ильич?

Комеч. ( Долгое молчание .) Только, пожалуй, любовь к тому маленькому памятнику, значение которого я так бездоказательно раздуваю.

Пролог.Николо-Урюпино впоследствии вернулось к государству; договор аренды с Брынцаловым был расторгнут. Но тему архитектурного наследия пришлось, что называется, тянуть; из месяца в месяц, из года в год возникали сюжеты, мимо которых пройти было невозможно. Особенно часто — в Москве. За шестнадцать лет великого лужковского сидения она утратила целые пласты своей архитектурной истории. Вместо Военторга на обывателя смотрит сопливое, облизанное, скользкое здание неясного стиля. Вместо русского Царицына мы получили бурный Диснейленд. Вместо Остоженки — новорусское царство строительного китча.

Питер 90-х был защищен от строительного разбоя своей относительной бедностью; пока Москва жирела и сдавалась на милость обеспеченного победителя, Петербург стоял во всей своей руинированной красе. Несколько лет назад деньги потекли и сюда; сначала тоненькими ручейками, осторожно, а потом мощней, мощней. У бизнеса, как, впрочем, и у государства, такое устройство: он не может сам остановиться. Он расширяется, пока ему не положат предел. Для того и существует гражданское общество, чтобы оградить интересы частного человека, личности, от двойного натиска денег и власти.

Но российское гражданское общество — в стадии становления. А государство в стадии наступления. А бизнес в стадии захвата. В том смысле, что он захватывает все, что видит. А государство захватывает его. Когда же власть и деньги сплетаются в экстазе, гражданину отстоять свой интерес становится невероятно сложно. В том числе — интерес архитектурный, право на городское прошлое.

По оценкам Комитета по государственному использованию и охране памятников, сегодня в Петербурге в активной фазе разрушения 1317 исторических объектов. Высотный регламент изменен. Инвесторы прорвались уже и на Лиговской проспект, и на Невский, и на Вознесенский, и на Крюков канал, и на Декабристов. Они переделывают фасады, выдавая реконструкцию за реставрацию. Известные питерцы пытаются бороться, публикуют обращения; после этого у Александра Сокурова вдруг сами собой отменяются театральные постановки, а Юрий Шевчук исчезает из медийного пространства.

Самым шумным архитектурным делом «нулевых» стал проект строительства 400-метровой газпромовской башни, которая изменит силуэт великого города, станет его доминантой, придавит весь городской ландшафт. Против этого проекта восстала общественность; но, во-первых, он так и не отменен. А во-вторых и в-главных, под шумовой завесой скандала городские власти вывели из списка охраняемых объектов 35 000 питерских строений. (Данные Наталии Душкиной, профессора МАРХИ, внучки великого советского архитектора, который построил Детский мир и станцию метро Кропоткинская; она была нашим гостем не раз.) Пьяный Хлестаков вдохновенно врал про 35 000 одних курьеров; 35 000 обреченных зданий — это жутковатая правда. Московские методы отъема территории, как по франшизе, переданы питерским застройщикам; они уже готовят зажигательные смеси для машин и бейсбольные снаряды для непонятливых упрямцев. А в Томске, как свечи, горят великие деревянные дома 19 столетия — высокие, утонченные. А старый Екатеринбург давно уже превратился в гетто посреди провинциальных небоскребов…

Алексей Ильич Комеч, пока был жив, охотно принимал участие в этих программах. Один из разговоров был посвящен печальной судьбе русского архитектурного конструктивизма.

Участвуют: Алексей Комеч, историк культуры , Михаил Хазанов, архитектор , Наталья Душкина, историк архитектуры, Ирина Коробьина, руководитель Центра современной архитектуры, и Наталья Самовер, историк, журналист.

Ведущий.Правда ли, что в списке архитектурного наследия ЮНЕСКО, которое подлежит охране и защите, русский ХХ век почти отсутствует?

Душкина( страстно ). В немнет ни одного яркого русского архитектора ХХ века. Кроме Константина Мельникова, который на Западе признавался с 30-х годов как единственный русский советский архитектор, конкурентоспособный с крупнейшими мастерами мира. А если наши власти, которые несут ответственность за состояние памятников в этой стране, не примут безотлагательных мер, Россия навсегда потеряет саму возможность выдвигать свои кандидатуры для включения в список ЮНЕСКО.

Ведущий. Алексей Ильич, применительно к ХIХ, ХVIII веку ситуация, вроде бы, поспокойней. Памятники под охраной. Но мы с Вами встречаемся в нашей программе практически ежегодно, и год от года в промежутке между программами памятники уничтожаются, уничтожаются, уничтожаются, уничтожаются. Тогда чего же ждать нам в отношении ХХ века, который даже и этими формальными прикрытиями не защищен?

Комеч.Парадокс: наследие, которое казалось таким современным и, честно говоря, советским, даже в советское время не получало нужной защиты и передало эту проблему нам. Все дело в том, что памятники русского авангарда возникли в эпоху больших идеалистических порывов и строительства нового общества, нового быта, новых форм жизни, которые очень быстро умерли. Фабрики-кухни и общежития для счастливого народа, дома быта, они теряли смысл со временем…

Ведущий. Но клуб Мельникова «Буревестник» стоял.

Комеч.Клубы некоторые стояли. Универмаги использовались. Но их формы сделались чужими для власти уже с середины 30-ых годов. Недостаточно богатыми, недостаточно парадными, мажорными, монументальными. Современные высшие слои администрации, богатые люди, симпатий к этой архитектуре тоже не испытывают. Они относятся к ней как к нищей и бедной. Одно дело, мрамор, позолота и все блестящее, другое дело эти бедные материалы и штукатурки, примитивный металл и обильное стекло.