Александр Архангельский - Тем временем: Телевизор с человеческими лицами

Ведущий.Вам, Василий Григорьевич, нравится сафроновский портрет?

Якеменко.Мне, знаете, кажется, что Сафронов в принципе халтурщик, неважно, какие задачи он решает. Вот тут прекрасно говорилось о Репине, или Веласкесе. Если бы Веласкесу нужно было нарисовать Путина, я думаю, это был бы гениальный портрет.

Шендерович.Но на маечку вы б его не повесили.

Якеменко( упрямо продолжает мысль, которую все же теряет ). …И поэтому, когда мы говорим о Софронове, то как бы тут…

Шендерович.Тем не менее, когда вы заходите в кабинеты чиновников, там висит портрет Софронова…

Ведущий( обращаясь к Якеменко ). Кстати, что это за мода? Это правильно, да, чтобы портрет главы государства висел в кабинетах?

Якеменко.Я не вижу никакой проблемы в том, чтобы портреты Путина висели на стене. Чтобы чиновник, помимо зарплаты, которую он получает, еще имел и портрет президента за спиной, в качестве такого дополнительного контроля — почему бы нет?

Шендерович.У Лифшица Александра Яковлевича, когда он был министром финансов, висел на стене портрет его отца в военной форме образца 1941 года. У остальных Борис Николаевич висел, теперь Владимирович висит — бактерии принимают форму среды. А люди для напоминания о том, кому они служат, и каким идеям они служат, могут выбирать… Кто будет символом народа, символом его чести, ума. Достоинства.

Ведущий. Вы замечаете, что партийные термины употребляете?

Шендерович.Что делать — все слова замазаны. Слово демократ замазано. «Свобода слова» замазана. Что ж теперь, мычать, не употреблять их?

Якеменко.Воля каждого — что вешать.

Шендерович.Но выживают — там — только те, у кого эти портреты.

Якеменко.Но мне хотелось бы сказать, что ждет русский человек. Есть прекрасные слова Достоевского, если позволите, я зачитаю эти слова…

Ведущий.Хорошая книжка, почему бы и нет.

Якеменко( раздумчиво ). «…Мне кажется, что… внутренняя вера, что есть хотя бы один человек на свете, в государстве, на земле, у которого есть правда, дает людям надежду на то, что и они будут когда-нибудь жить хорошо».

Шендерович.На самом деле то, что вы сказали — ужасно, с моей точки зрения. Это еще одно построение Царствия Божия на земле, и это есть почва для культа личности.

Якеменко.В данном случае речь идет о конкретном человеке. О старце Зосиме.

Ведущий( не выдержав ). Но он святой, а не президент.

Якеменко.Речь идет непосредственно о живом человеке, с которым люди связывают свои надежды.

Шендерович. Замечательно. Вопрос только в том, является ли Путин старцем Зосимой.

Якеменко. На это ответит время.

Ведущий.Ну ладно, святые святыми. Но о предыдущих вождях при их жизни снимали фильмы. Сталин в «Победе»; мы помним Евгения Матвеева в роли Леонида Ильича Брежнева. Возможен ли сейчас фильм о Путине и, если да, то кто бы мог его сыграть?

Якеменко.Вы знаете, если немножко абстрагироваться от того, что вы сказали минуту назад, то вот фильм о Путине… он днем решает огромное количество проблем, вопросов, кто-то ему поперек дороги — может быть, кто-то из губернаторов, или Березовский, а вечером, когда он засыпает, он представляет себе, как бы он мог решать эти проблемы, если бы он был не президентом, а… как-то иначе мог все это решать. И мне кажется, на эту роль Брюс Уиллис очень бы подошел.

Ведущий.А вы бы кого подобрали?

Шендерович( явно уходя от ответа ). Серьезный такой вопрос. Я по первой своей профессии режиссер, мне был бы нужен кастинг.

Якеменко( увлекаясь и пытаясь увлечь собеседника ). Это был бы такой вестерн, жесткий, представляете?

Шендерович( жестоковыйно ). Это был бы истерн, я вас уверяю. Такой истерн, что дальше ехать некуда.

Пролог.Шло время. Зона прилюдной вольницы сужалась; но хотелось разобраться не только и не столько в том, зачем повторно был разогнан НТВ и почему посажен Ходорковский. А в том, что происходит в сознании людей культуры; что они думают о свободе, о ее укорененности в традиции, о запросе на нее. Для них это — важно или нет? В конце концов, если свобода — не ценность для тех, кто ценности провозглашает, как ей укорениться в обыденной жизни, в общественной практике? Поводом для разговора послужил юбилей перестройки, пришедшийся на март 2005 года. Но только поводом.

За круглым прозрачным столом, внутри которого видны шестеренки, изображающие часовой механизм, сидят: Андрей Дмитриев,писатель, полноценно заявивший о себе на излете перестройки . Валентин Непомнящий,писатель и пушкинист, религиозный мыслитель . Лев Аннинский,литературный критик, ключевая фигура литературного шестидесятничества.

Ведущий( с риторическим пафосом, обращаясь то ли к гостям, то ли к зрителям, то ли к вечности ). «Что пройдет, то будет мило» — к событиям, которые развернулись на нашей земле двадцать лет назад, гениальная пушкинская формула не применима. Перестройка поставила перед культурой роковую проблему — проблему реальной свободы. После всех безобидных кухонных разговоров выяснилось, что свобода предполагает не только счастье самореализации, но и некоторую цену, подчас страшную. Стоило ли платить ее? Зачем культуре свобода? Что случилось двадцать лет назад на нашей с вами земле?

Аннинский (подавшись вперед ). Двадцать лет назад, мне кажется, задумали перекрасить фасады, но потом поняли, что краски перепутаны. А когда проступила реальность, оказалось, что не то перекрашено. И вообще можно было бы не перекрашивать, если возвращаемся опять туда же.

Ведущий( поэтически подначивая ). Где капля блага — там на страже иль просвещенье, иль тиран?

Аннинский( прозаически не поддаваясь ). Где бочка меда, там и ложка дегтя.

Ведущий( смущенно и несколько даже растерянно ). Понял.

Дмитриев.Я думаю, что двадцать лет назад подспудная работа культуры и свободы — я не имею в виду только деятельность диссидентов или политических оппонентов системы, я имею в виду деятельность всех, кто читал Пушкина, кто преподавал гуманитарное знание, кто мечтал о свободе, даже не будучи свободным — в сочетании с чудовищно ускорившейся энтропией и распадом, полным распадом советской цивилизации привели к взрыву, каковым явилась перестройка.