Александр Архангельский - У парадного подъезда

В первую очередь необходимо резко разорвать с традицией недоверия к противоречиям, ибо там, где их нет, нет и преодоления, нет и жизни. Да, мы движемся к противоречивой культуре, потому что мы выбрали жизнь. Странноватый конгломерат, образуемый помещенной на страницах каталога информацией, — это образ и ближайшего будущего нашей словесности, и относиться к этому надо спокойно. Не плакать, не смеяться — понимать.

Что же касается до «западно-русских» издательств, то и они сейчас — перед трудноразрешимой проблемой, и они столкнулись с новым противоречием (ну да им не привыкать). Если уж восполнять, то — отсутствующее; но добрая треть обозначенного в каталоге уже присутствует на страницах журналов и книг, выходящих по эту сторону «занавеса». Более того; там начинают воспроизводить публикуемое здесь (ср. западный репринт ярославского издания «Печального детектива» В. Астафьева). Если оставаться верным принципу восполнения, что придется печатать в «Ардисе» — «гонимого» и гораздо реже публикующегося после ухода со своего поста Г. М. Маркова, травимого «Огоньком» Ю. В. Бондарева? Или, как язвительно посоветовал в «Иностранной литературе» А. Немзер 1989, № 8), выпускать хорошо откомментированное издание романа В. Кочетова «Чего же ты хочешь?»?

Впрочем, это уже не наша забота. Можно было бы погадать о том, как выйдут зарубежные коллеги из сложного положения, но это будут гадания о далеком, идеальном.

У парадного же подъезда полагается размышлять о насущном.

НАСЛЕДОВАНИЕ, переход имущества умершего (…) к его наследникам. (…) Н. по закону обычно имеет место при отсутствии завещания. (…)

НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ, свойство организмов повторять в ряду поколений сходные типы (…) индивидуального развития (…)

Было два знаменитых высказывания. Одно о некрофилии в связи с только-только начинавшейся в 1986 году волной публикаций из литературного наследия. Другое — о писателе как душеприказчике народа. Над авторами высказываний дружно посмеялись; первому объяснили, что «некрофилией» принято называть половое влечение к трупам, второму — что душеприказчиком можно стать лишь после кончины завещателя. Вскоре все затихло, и трагикомическая история канула в прошлое, ибо если то была некрофилия — какое же имя подобрать для последующей ситуации? Попробуйте открыть первые, камертонные номера «толстых» журналов за 1990-й, «пиковый» с точки зрения архивных распечаток:

— «Новый мир» — бердяевская подборка, подготовленная Ренатой Гальцевой в постоянной рубрике «Из истории русской общественной мысли»; рассказ Юрия Домбровского; «мысли, воспоминания, картины» В. Г. Короленко;

— «Звезда» — замечательная, пронзительная книга воспоминаний покойного генерала Петра Григоренко;

— «Литературная Грузия» — роман Г. Робакидзе «Хранители Грааля»;

— «Кодры» — поэма Д. С. Мережковского «Франциск Ассизский», продолжение набоковской «Лолиты» и хрущевских «Воспоминаний»…

Даже «Молодая гвардия», жертвенно посвятившая себя защите нашего славного прошлого от очернительских происков инородцев, но строго соблюдавшая мораторий, на архивные публикации из этого самого прошлого, в конце концов не выдержала. В февральской книжке 1990-го редакция «превозмогла обожанье» к Б. Л. Пастернаку и перепечатала два его хрестоматийных стихотворения — «На ранних поездах» и «Победитель». Пусть каждый образованный человек знает их наизусть — нынешняя «Молодая гвардия» рассчитана на другого читателя. И то, что она не устояла перед общим соблазном — характерно [52] Между тем — уже не шутя — поле деятельности для журнала с таким направлением тут необозримо. «Новый мир» (1990, № 2), «Взгляд» (М., 1990), другие издания печатают дневники А. Кондратовича о последнем годе «Нового мира». Но где могут появиться дневники и письма В. Кочетова времен войны с «Новым миром»? или стенограммы заседаний СП СССР эпохи «борьбы с космополитизмом»? Мемуары высокопоставленных сталинистов — не мистифицированные, как в случае с посмертной публикацией «бесед» журналиста В. Литова с И. А. Бенедиктовым (1989, № 4), а подлинные?.. Утвердись подобный раздел в «Молодой гвардии», я лично стал бы ее верным подписчиком: история без полноты информации и учета всех точек зрения превращается в миф. .

А январско февральская «Литературная учеба», увеличившая в 1990-м свой тираж в 36 раз именно благодаря обещанной публикации «из прошлого» (о которой предстоит сказать особо), просто на 2/3 состояла из архива. Дневники М. М. Пришвина, переписка В. В. Розанова и свящ. Павла Флоренского, новый перевод Евангелия от Матфея… Даже обложка претерпела некоторые стилистические изменения: в ней чувствуется образная отсылка к рождественским и пасхальным открыткам начала века; вместо «№» значится «Книга I»; все это похоже на приуготовленье к смене вывески и преобразованию в альманах… не знаю уж, как он будет называться — «Русский альманах» или «Русский православный вестник», но, кажется, дело идет к тому. А вслед за «Литучебой» и другие журналы будут отваливаться от усыхающего древа современной литературы, никуда не денешься.

Мог ли кто предсказать все это в «некрофильском» 1986 году?

В тот «установочный» период легализации и первоначального накопления наследия иной реакции на писательские благоглупости насчет «некрофилии» и «душеприказчества», кроме возмущенного смеха, и быть не могло. А после стало не до них. Но теперь, когда ничто «архивному» процессу не угрожает, пришла пора вспомнить их, чтобы воспользоваться как поводом для постановки двух пересекающихся проблем.

— Чье это наследие? Наше ли оно «по завещанию» или принадлежит нам ничуть не больше, чем наследие древних римлян жителям современного Рима, древнегреческое — нынешним грекам, древнеегипетское сегодняшним арабам, ветхозаветное — иудеям?

— Живо ли прошлое, которое мы сейчас так активно наследуем, способно ли продлиться в нас, повторив «в ряду поколений сходные типы (…) индивидуального развития», или вопрос о нем, как о всяком «нормальном» наследии, встает по смерти «завещателя»? И — если это горькое сравнение верно, нельзя ли на каких-то условиях стать наследником хотя бы «по закону»?

То есть: кто мы на самом деле — душеприказчики или сыновья? некрофилы или жизнелюбы?

Задумывались об этом и раньше.

На самом излете, 70-х в Центральном Доме литераторов состоялась получившая скандальную известность дискуссия на тему «Классика и мы». Только спустя более десяти лет она нашла издателя; в «Москве», 1990, №№ 1–3, напечатана расшифровка сохранившейся магнитофонной записи. Об эпатажных выступлениях после, а пока о самой классике. Много было предложено тогда определений, но если схематизировать, все их многоцветье сводится к трем тонам. [53] Очевидно, что первый и последний подходы при всем различии внутренне ближе друг к другу, чем к срединному, ибо исходят из чувства нравственной преграды, предела, положенного между нами и «классикой». Это чувство мучительно, но оно реально. Тот же, кто считает себя прямым продолжателем славного дела отцов, неизбежно снимает проблему дистанции и подменяет ее проблемой масштаба: учитель больше ученика, ученик меньше учителя, но оба находятся в одном классе. Такие иллюзии неизбежно ведут к эйфории и «головокружению от успехов», а если мираж в какой-то момент рассеется, невозможно будет удержаться от поиска врага, разрушившего прямую связь с прошлым, развеявшего исторический туман, в котором так сладко было пребывать. Мечтательное благодушие легко оборачивается агрессивностью, — в этом мы убедились. Другое дело, что необходимо искать пути преодоления преграды, но для этого надо по крайней мере ее ощущать.