Виктор Салошенко - Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани)

неожиданно обратился с ходатайством в крайком партии о замене своих партийных документов. В новом паспорте, выписанном по вновь открывшимся обстоятельствам, значилась и новая дата рождения: не 4 октября 1913 года, а 4 октября 1915.

Эта разница в два года долго не давала покоя кое — кому и одно время служила поводом для различных предположений и досужих вымыслов. Поговаривали даже, что сделал он это преднамеренно, иначе его не избрали бы в связи с возрастом первым секретарем крайкома партии.

— Одно дело 58 лет, другое — когда 60! — доказывали мне.

— Но как мог «предвидеть» Медунов, что именно в 58 лет он возглавит крайком партии, ведь после Сочи он еще четыре года проработал председателем крайисполкома?!

В характере каждого человека есть нечто такое, что нельзя сломать: его основу — костяк.

И все же по прошествии многих лет, после ухода из жизни старого «хозяина края», я не удержался и задал вопрос Борису Александровичу Чепкову, пенсионеру, а в прошлом — первому секретарю Краснодарского горкома КПСС и заместителю председателя крайисполкома, много лет знавшему Медунова:

— Вы могли бы поверить, что Медунов, узнав о своем освобождении, рыдал в кабинете помощника Андрющенко?

— Никогда! — не задумываясь, ответил Чепков.

— Почему?

— Да потому, что у Медунова был характер!

По всей вероятности, Борис Александрович, как раз и имел в виду то, что называется костяком характера.

Человек с характером — это значит: он что‑то пережил и закален переживаниями, в нем есть нечто сильное, на что можно положиться.

Я много раз задумывался о том, каков в самом деле, был характер у Медунова. Может быть, под внешней строгостью и суровостью скрывался характер совсем иной, где решительность и воля были непременными, но внешними атрибутами руководителя края и проявлялись лишь на людях, а в душе, с глазу на глаз с самим собой, он был совсем иным.

— Он был человеком, поначалу в чем‑то легкомысленным… — неожиданно продолжил разговор Чепков.

— ?!

— Да, да. Однажды мы, краевое начальство, собрались на Афипской даче. Был какой‑то праздник. Наверное, 1 Мая. Всё как положено: стол накрыт, цветы в вазах, играет музы ка: тогда были пластинки, как помню, с песнями Клавдии Шульженко.

Золотухин нервничает. Пора начинать, а Медунова нет. Он был председателем крайисполкома. Вдруг вбегает Медунов, сбрасывает с себя пиджак и на глазах изумленной публики на своей белой сорочке рисует авторучкой какие‑то полосы… Прямо‑таки новенькую сорочку стало жалко… Рисует полосы на животе и вокруг! Некоторые даже ахнули.

И тут Медунов, выждав паузу, таким, знаете ли, легкомысленным жестом руками как бы сбрасывает со своей сорочки полосы… И они моментально исчезают… Знаете ли, это было довольно легкомысленно!

Я расхохотался, неожиданно открыв для себя вовсе неизвестную мне «легкомысленную» грань характера Медунова.

— Борис Александрович! Ну, ведь это была просто шутка посредством «симпатических» чернил.

— На таких должностях, знаете, так не шутят, — с серьезным видом закончил Чепков.

Увы, должности часто меняют нрав. И вряд ли Медунов, будучи первым секретарем крайкома партии, решился бы так «легкомысленно» пошутить даже со своим ближайшим окружением. Хотя, полный аскетизм — всегда и везде, на мой взгляд, лишь проявление бесхарактерности.

14

В сентябре 1974 года в Новороссийск прибыл Генеральный секретарь ЦК КПСС А. И. Брежнев.

Накануне в крайкоме партии в связи с приездом генсека состоялось «суженое» совещание, на котором С. Ф. Медунов не без волнения в голосе отдавал последние распоряжения.

Загвоздка случилась с подарком Л. И. Брежневу и его помощнику В. А. Голикову, некогда бывшему директору одной из Новороссийских школ. В Краснодаре так и не решили, что же дарить вождю партии, а положились на «вкус» новороссийцев. Впоследствии Николай Фёдорович Хворостянский, в ту пору заведующий промышленно — транспортным отделом горкома партии, рассказал мне о любопытных деталях появления на свет подарков от «кубанцев».

В качестве «сувениров» были предложены казачья боевая шашка с памятной надписью, картина известного кубанского художника, разумеется, фарфоровая ваза: наши умельцы делают прекрасные вещи, наконец, уменьшенная копия одного из крейсеров, по замыслу разработчиков предложений, как бы увязывающая боевую молодость полковника Брежнева с легендарной Малой землей и Цемесской бухтой.

Почему‑то в самый последний момент все предложения и официальные «сувениры» были решительно отклонены и… Брежневу в кулуарной обстановке торжественно одели на палец довольно внушительное кольцо из золота высокой пробы.

То ли Брежневу кольцо не понравилось, то ли кто‑то из близкого окружения опростоволосился, только был в тот день Сергей Фёдорович на удивление весьма строг и хмур.

Медунова терзали мысли самого разного свойства: приятные, даже порой торжественные — как же, к нему(!) пожаловал сам Брежнев; ответственные — а вдруг что‑нибудь, не дай Бог, произойдет, какая‑либо случится накладка; грустные — дома в Краснодаре тяжело болел младший сын Жорка; и совсем тяжелые и неприятные — под угрозой срыва было выполнение напряженных планов по хлебозаготовкам и, в особенности по обеспечению животноводства кормами.

Брежнев, напротив, был весел и приветлив. Он словно в самом деле встречался со своей молодостью: обнимал и по-дружески похлопывал по сутулым спинам своих боевых товарищей, к месту и нет рассказывал смешные анекдоты, вспоминал мало кому известные имена и, вообще, был душой компании.

Потом они вступили на новороссийскую набережную. Далеко в дымке Цемесской бухты еле различимо просматривался Фальшивый Геленджик — форпост отряда Цезаря Куникова, откуда он с матросами в черных бушлатах бесстрашно ринулся студеной февральской ночью на плацдарм, впоследствии с гордостью названный Малой землей.

Брежнев много вспоминал, пытаясь точнее указать на место, где он вместе с моряками тонул от разорвавшейся рядом бомбы, или, повернув всех в противоположную сторону, с увлечением рассказывал о боевых эпизодах в Долине смерти.

Медунов был предельно внимателен в разговоре и не торопился первым отвечать на обращения, восклицания, а порой и длительные рассуждения Брежнева. Рядом с ним находились настоящие морские «волки», герои — черноморцы. Такие, как вице — адмирал, Герой Советского Союза Холостяков, контр — адмирал Азаров с дюжиной вовсе неизвестных ему, Медунову, но, тем не менее, авторитетных и старых флотоводцев.

Неожиданно речь зашла о вопросах сугубо производственных: состоянии и перспективах развития Новороссийского морского пароходства, делах цементников, строительных мощностях города.