Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6387 ( № 40 2012)

И он ушёл из агентства. Отрастил бородку, чтоб не узнавали, целые дни просиживал в маминой библиотеке. Увлёкся дзен-буддизмом. Посещал на Плющихе некое "Общество просветлённых", где ходили по рукам ксерокопированные тексты, из которых следовало: хочешь совершенствоваться, выбери себе Учителя, покорись ему, отказавшись от своего "я". Покоряться Виталий никому не стал, но медитировать пробовал. Было лестно думать, что во время этих сеансов твой дух пребывает в некоем пространстве астрала, неуязвимом для земных бед, а, возвращаясь, даёт своему обладателю власть над другими людьми.

Но без заработка, только на мамины деньги, существовать стало невозможно, народ на Плющихе тоже был безденежным, без выгодных деловых связей. И Виталий попросил отца помочь. Примерно через месяц отцовский собутыльник, воспользовавшись старыми знакомствами, устроил его на телестудию. Осветителем.

В тот переломный период жизни его изводила мысль о неподлинности всего происходящего с ним. Его хождения на Плющиху, суета в телестудии, мелкие тамошние конфликты и скорые примирения, закрепляемые в ближайшей закусочной безудержными пьяными откровениями, казались ему (как он потом в таких же нетрезвых исповедях рассказывал приятелям) то ли сном, то ли любительской постановкой полупрофессионального театра. Ему хотелось самому оказаться в свете софитов, под нацеленными на него объективами телекамер - только это, он чувствовал, может изменить его жизнь.

Однажды на фуршете, в разношёрстной компании теленачальников, журналистов, актёров и их приятелей, отмечавших пятилетний юбилей популярного телешоу коньяком "Отард" и "Царской водкой", его отчаянье, подогретое алкоголем, вырвалось из него крикливым тостом, перешедшим в сумбурный монолог, - о примитивности нынешнего ТВ, о его неиспользованной взрывной силе и трусости всех тех, кто робкими шажками ходит вокруг спящего Левиафана[?] Боясь его разбудить[?] Виталия окружили. С ним чокались. Спрашивали, а кто такой Левиафан. Кто-то пытался спорить с его запальчивыми утверждениями, но галдёж стоял такой, что понять оппонента Виталий не смог.

Ему хотелось после всего им сказанного швырнуть бокал на пол, чтоб осколки разлетелись со звоном, и - уйти. Но его остановил женский взгляд. Он сиял из-за чужих плеч и голов таким магнетическим светом, что Виталий, раздвигая толпу, протянул навстречу свой бокал с недопитым коньяком.

Особа, не сводившая с него молитвенных глаз, была в чём-то лиловом и, чокаясь, произнесла, словно пропела:

- Вы такой бесстрашный[?] Как вы их разворошили!..

И отпив глоток, добавила:

- Я вас видела на Плющихе.

- А я вас - во сне[?] Вас как зовут?..

- Таисией.

Эту ночь он провёл с ней, в её однокомнатной, довольно запущенной квартирке, в Медведкове, среди висевших на стенах пейзажей с ущельями и заснеженными горами. Таисия представила их как репродукции картин Лермонтова, большой портрет которого помещался над изголовьем её дивана. Она оказалась филологиней, писавшей кандидатскую по Лермонтову, женщиной щупловатой, но высокой, на полголовы выше Виталия, что его совсем не смутило. "Пушкин и Натали!" - сказал он себе, когда они ловили такси. Там, в такси, поинтересовался: почему по Лермонтову?..

- У него на портрете взгляд, излучающий такую мощную энергетику, будто он подпитывает нас ею из космоса.

Глаза её в этот момент благодарно заслезились, и Виталий немедленно возненавидел Лермонтова, который сейчас мешал Таисе поклоняться только ему, Виталию.

Всё, что происходило в ту ночь в Таисиной квартире, Виталий потом, в одну из пьяных посиделок в соседней закусочной, назвал своим приятелям "операцией по вытеснению соперника". Подняв рюмку с "Отардом" (недопитую бутылку прихватил, когда покидали фуршет), он читал стихи собственного сочинения ("Восстала плоть, и дух на миг угас[?]"). Таисия в ответ декламировала ему Лермонтова, внося в него свою правку: "Выхожу одна я на дорогу,/ сквозь туман кремнистый путь блестит[?]" В тесном пространстве меж диваном и письменным столом Виталий пытался танцевать, прислонив свою круглую голову к резко выступавшей сквозь блузку ключице партнёрши. Затем уложил её на диван и нырнул в ванную. Он знал, что его полностью обнажённое тело, щедро покрытое буйной порослью, производит на женщин ошеломительное впечатление. Поэтому вышел из ванны медленно, в белом Таисином халате, так же медленно к ней приблизился, провозгласив вибрирующим баритоном фразу, давно придуманную им для таких ситуаций:

- Посланник астрала являет себя в облике зверя!

И распахнул халат. Таисия ахнула, зажмурившись, будто и в самом деле в её тесной квартирке вспыхнул неземным светом инопланетный пришелец. И потом, на скрипучем диване, мешая Виталию ритмично двигаться, обливаясь слезами, ощупывала, как слепая, его голову, лицо, плечи, словно не веря своему счастью.

Он ездил к ней в Медведково больше месяца. Его забавляло в ней всё: какое-то совершенно детское простодушие, угловатая неуклюжесть, её увлечение дзен-буддизмом. На кафедре, рассказывала она, о её увлечении знали и просили (со снисходительной усмешкой) на лекциях этой темы не касаться. Судя по всему, со своими коллегами она явно не сошлась, отчитывая лекции, торопилась уехать к себе, в Медведково. Виталий не понимал, как дзен-буддизм сочетался у неё с Лермонтовым, подозревая, что это просто игра, скрашивавшая её одиночество. Её единственная подруга, та, что пригласила на фуршет, звонила редко, поглощённая сумасшедшим круговоротом своей тележизни. А о родителях Таисы Виталий узнал лишь, что их давно нет в живых и самая близкая родня у неё - тётка Марья, живущая в Рязани.

"Вытеснение соперника" удалось Виталию, как он потом, смеясь, рассказывал собутыльникам, примерно наполовину - портрет Лермонтова после настойчивых разговоров о том, что избыточная его энергетика вызывает головную боль, был снят. Но пейзажи остались. Это его задело - неполная победа казалась ему поражением. И он однажды спросил её о том, о чём спрашивал всех своих женщин: "Как ты ко мне относишься?" Ждал сентиментальных признаний, ласкающих мужское ухо. А услышал другое: "Как к Учителю. Ты открыл мне мир телесной страсти, питающей страсть духовную. Поэтому, по дзену, я в отношениях с тобой, как Ученик, отказываюсь от своего "Я". Ты владеешь моей волей, моим телом, моим будущим".

Она взвалила на его плечи тяжёлую ношу. И он заскучал. Через месяц он стал заметно уставать от разговоров с ней. К тому же именно в эти дни его остановил в коридоре один из теленачальников. Пристально всматриваясь в него, спросил: "Это вы на фуршете говорили про спящего Левиафана?" Получив утвердительный ответ, загадочно усмехнулся: "А вот слабо самому попробовать его разбудить?.. У вас какое образование?" Зазвав к себе в кабинет, он усадил Виталия в кресло, быстро выяснил, что законченного высшего у него нет, и сказал, засмеявшись: