Уильям Истерли - В Поисках Роста

Институциональные решения не дают нам радикального способа справить­ся с поляризационной политикой, пагубной для роста. Безусловно, общество, поляризованное по классовому или этническому признаку, с меньшей степенью вероятности учредит независимый центральный банк, поставит на должность независимого министра финансов и создаст институты высокого качества. Но по крайней мере мы определили стимулы, которые побуждают государствен­ных чиновников в поляризованных обществах к плохой политике. Это боль­шой шаг вперед по сравнению с обращенными к бедным странам бесконечны­ми проповедями и увещеваниями сменить политику. Нам известны некоторые институциональные рецепты, которые улучшают положение вещей, пусть они и не универсальны. Если законность, демократия, независимые центральные банки, независимые министры финансов и остальные институты высокого ка­чества смогут прижиться, бесконечный цикл плохой политики и слабого роста может прерваться.

Консенсус среднего класса

Лучше всех об этом сказал Аристотель в 306 г. до н.э.: «Очевидно, что луч­шее политическое сообщество формируется из граждан среднего класса и что такие государства будут хорошо управляться, где средний класс велик… Где средний класс велик, будет меньше всего фракций и раскола».

Если суммировать выгодные для роста условия, можно сказать, что они бу­дут максимально благоприятными при отсутствии двух наиболее распростра­ненных форм общественной поляризации — классовый конфликт и этничес­кая напряженность. Давайте назовем ситуацию, при которой значительная часть доходов принадлежит среднему классу и в обществе поддерживается от­носительная этническая гармония, консенсусом среднего класса. Общества с та­ким консенсусом обычно отличаются хорошей политикой, высоким качест­вом институтов и высокими темпами экономического роста. Примерами стран с консенсусом среднего класса и высоким ростом могут служить Корея, Япо­ния и Португалия. Страны, поляризованные по классовому и расовому при­знаку, — это, например, Боливия, Гватемала, Замбия; в каждой из них наблю­даются низкие темпы экономического роста.

Рисунок 13.1 иллюстрирует общую тенденцию: страны с большой долей среднего класса и низкой этнической гетерогенностью (измеренной по языку) богаты; страны с тонкой прослойкой среднего класса и высокой этнической ге­терогенностью — бедны.

Когда мы изучаем данные по странам, выясняется, что в обществах с кон­сенсусом среднего класса более вероятны широкое распространение образова­ния, высокий уровень иммунизации, низкая детская смертность, более пол­ный охват населения телефонной связью, более доступная медицина, лучшая макроэкономическая политика, более высокий уровень демократии и более ста­бильные правительства. Все эти условия создают предпосылки для экономи­ческого роста и развития. Подобно тому, как консенсус среднего класса объяс­няет разницу между развитием Северной Америки и Южной, он помогает объ­яснить успехи и неудачи развития по всему миру.

Крах производства в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе специ­алисты связывают с тем, что прежний средний класс оказался разрушен, а но­вый не успел сформироваться. Миланович описывает «опустошение» старого среднего класса в госсекторе. Кроме того, наличие в этих новых государствах многочисленных этнических меньшинств затрудняет формирование консен­суса для роста.

Мы можем предположить, что отсутствие консенсуса среднего класса приве­ло к краху таких обществ, как Древний Рим, династия Минь в Китае (1368-1644) и империя Моголов в Индии (1526-1707), — несмотря на многообещающие начинания, индустриализация там не произошла. Римляне были способны на впечатляющие инженерные проекты — например, дорожную сеть, — но все это делалось ради элиты и военных: не забывайте, что треть римского населе­ния составляли рабы [35]. Династия Минь потратила 200 лет на ремонт Вели­кой китайской стены. Моголы дали нам Тадж-Махал, построенный для эли­ты [36]. Схожим образом государственные ресурсы перенаправляются на воз­ведение монументов для элиты во многих современных государствах, где нет консенсуса среднего класса, — так, покойный президент Кот-д’Ивуара постро­ил самый большой собор в мире в своем родном городе Ямусукро.

Доиндустриальные империи были авторитарными, и вне элиты значитель­ного накопления человеческого капитала не происходило — нередко элита и эт­нически сильно отличалась от большинства. Есть распространенное заблужде­ние, что доиндустриальные общества были более эгалитарными, чем индустри­ализующиеся (эта идея легла в основу знаменитой «гипотезы кривой» Кузнеца, согласно которой неравенство по мере индустриализации сначала усиливает­ся, а затем ослабляется). Исследования доиндустриальных империй показыва­ют, что все обстоит наоборот: неравенство по мере индустриализации стабиль­но снижается [37]. В более общих терминах, как отметил Маркс, промышлен­ная революция началась, когда социальные революции уничтожили рабство, феодализм и жесткую классовую систему, впервые в истории создав средний класс буржуазии. Регионы, в которых рабство или феодализм держались доль­ше, индустриализовывались медленнее. В некоторых отсталых регионах раз­вивающегося мира — таких, как Чиапас в Мексике, в некоторых сельских ра­йонах Пакистана и индийском штате Бихар — феодализм в одной из своих форм жив до сих пор.

Заключение

Я иду со своим другом Мэнни по Египетскому музею в Каире. Нас поражает изысканный золотой саркофаг фараона Тутанхамона, которому три тысячи лет. Точно так же я раньше был поражен поездкой к пирамидам, возведенным по­чти пять тысячелетий назад. Мы здесь на конференции, куда съехались иссле­дователи из развивающихся стран, чтобы обсудить богатство и бедность наро­дов. Сам Каир задает нам важный вопрос: почему спустя четыре тысячелетия после возведения пирамид Египет все еще так беден? Почему промышленная революция не произошла при фараонах? Быстрый черновой анализ показыва­ет, что ответ кроется в распределении дохода. У фараонов было все, а у угне­тенных масс — ничего. Богатые элиты могут неплохо справиться с увековече­нием собственной памяти при помощи труда масс. Как это характерно для всех олигархических обществ, богатая элита Египта решила держать массы в бед­ности и невежестве. Поэтому процветание для избранных продолжалось тыся­челетия, в то время как процветание для многих и в сегодняшнем Каире остает­ся лишь мечтой.