Георгий Саталкин - Каменный пояс, 1988

вокруг и над тобой!

Породнились русская оседлость

С азиатской кочевой судьбой.

Шли года. На пепле,

на суглинке,

На белесом буйном полынке.

Разбрелись просторно,

по старинке,

От стальных путей невдалеке

Эти избы —

глина да солома,

Плоской крыши низкий козырек…

Грел сердца лишь дым родного дома —

Лад, что каждый ревностно берег.

Прижились!

Не думая о благе,

Обходясь без леса и воды:

От скупой солено-горькой влаги

Чахли огороды и сады,

Разрастались молочай да кашка,

И, угрюмо глядя на восток,

Ветряка железная ромашка

Уронила ржавый лепесток…

Вся-то жизнь! —

гул поездов да рельсы,

За плетневым тыном — целина,

Но, как прежде, будто погорельцы,

Пепельцами звались,

хоть сполна

Приобщились все —

и стар, и молод —

К новостройкам, планам, большакам,

И давно уже и серп, и молот

Наравне послушны их рукам.

Время, время,

сбереги мой Пепел —

Вотчину саманную мою!

Дым его,

как сладок он и светел,

И как слаб у века на краю!

…Гудит эфир, звенит антенна,

Стальная телеграфа нить

Напряжена, как нерв вселенной —

Легко ль спокойствие хранить!

Зачем ты, человечий разум,

Задумал атом приручить?..

Опять он вырвался и разом

Свои зловещие лучи

Над миром выпустил, как жала…

Земля, что к маю расцвела,

Вдруг каждой веткой задрожала

И каждой птицей замерла.

И вздрогнули живые души,

Заныло множество сердец,

Вздохнулось на море и суше,

Метнулось из конца в конец:

От небоскреба и до чума,

От вечных льдов и до песков —

Одна болезненная дума

Сковала всех тесней оков.

И те, кто спал или судачил,

Кто лез наверх, кто пал на дно,

Забыв про беды и удачи,

Сошлись в заботе об одном;

И те, что строже всякой схимы! —

Их боль и ныне велика! —

Проносят память Хиросимы,

Что будет жечь еще века;

И те, чья хата вечно с краю,

И кто от совести в бегах,

Заговорили не о рае,

Не о доходах и долгах —

О жизни: как она прекрасна,

Как не защищена она!..

…Впервые многим стало ясно:

Стократ чудовищней война.

И тенью восстает из праха

Мысль — нелегко ее принять:

Неужто только узы страха

Способны мир объединять?..

Все на весах

и связано незримо.

(Я этот факт

особо констатирую.)

Борюсь и знаю: зло непобедимо.

Но я не побеждаю —

компенсирую.

Сегодня мы добились равновесия.

Я радуюсь,

но этим не бравирую.

Слежу за тем,

чтоб зло не перевесило,

И чье-то ротозейство

компенсирую.

Оно уже немалого нам

стоило…

Поэтому на все так реагирую.

И, если что не так,

прости, История,

Я все свои ошибки

компенсирую.

Когда со сцены

до изнеможения

Стихи читаю,

классиков цитирую,

Не жажду чувства

самоутверждения,

Я молчаливых слишком

компенсирую.

И, если в спор принципиальный

лезу,

Где душу насмерть,

может быть,

травмирую,

Не потому,

что я внутри железный —

Я этим трусость

чью-то

компенсирую.

А после прихожу домой

и падаю.

И женщину любимую

нервирую.

И то, что много лет ее не радую,

Ничем и никогда

не компенсирую…

Бывает, мне все это не под силу.

Но я больное сердце

игнорирую.

И так живу,

и так люблю Россию,

Что всех, ее предавших,

компенсирую!

И если

неожиданно окажется,

Что в этой жизни я

отфигурирую,

Я не умру,

как недругам покажется,

Я чье-нибудь рожденье

компенсирую.

Магазин гудит пылесосом.

Шлангом очередь из дверей

Изогнулась вопросом,

Засасывает людей.

Проскочить хотел.

Не получилось:

Всем присущи земные грехи.

Ладно.

Раз такое случилось.

Напишу об этом стихи.

— Что дают? — спросил.

Для начала.

— Или это большой секрет?

Женщина в ответ промолчала —

Мужчина пожал плечами в ответ.

Стоят.

Как домино в цепочке:

Задень одного — продавец упадет.

Каждому бы по доброй строчке…

Не поймут.

Не такой народ.

А вообще, не они виноваты,

Что чего-то недостает.

Для чего живем?

Чтобы жить лучше.

А лучше для чего?

Чтобы дольше жить.

Но, если вопросы ставить круче,

Можно и голову закружить.

Не до жиру…

Как кипятильники,

Все стоят — только крышку открой.

И все-таки что там несут?

Будильники?!

У покупателя — грудь горой.

Это же здорово!

Что будильники!

Что за будильниками стоит народ!

Не морозильники, не светильники,

Не тряпки импортные берет.

Может, в этом причина сбоев

В экономике и везде?

Причина брака, простоев,

Что с будильниками не тае?

Да-а.

Немало же мы проспали.

Но вот, пожалуйста, продают!

Звенят, родимые.

Громче стали.

Надежней стали. Точней идут.

И я в сторонку

Слова-напильники.

Готов с плакатом весь день стоять:

«Земляки,

Разбирай будильники!

Хватит спать».

Вдохну твой вздох и задержу дыханье,

Пускай во мне останется навек

Не этот сад, не роз благоуханье,

А грусть твоя, мой милый человек.

Печаль твоя, граничащая с тайной.

Тоска твоя, что дымкою плыла…

Наверно, в этой встрече неслучайной

Какая-то надежда, но была.

Была, была… И в жестах, и во взгляде

Твердит об этом и дыханий смесь.

Не возражай, не надо, бога ради!

Пусть все таким останется, как есть.

Машина летела сквозь темноту, надвое рассекая ее светом фар. Чуть слышно лилась музыка из транзистора, за стеклами шипел встречный воздух. Киселев закрыл глаза. Иногда казалось, что он все еще в самолете, клонило в сон и хотелось вытянуть ноги. Машину встряхивало на выбоине, и он возвращался в реальность.

Три дня назад его вызвали телеграммой. Телеграмму принесли вечером: они уже поужинали, жена мыла посуду, а Киселев сидел перед телевизором, сквозь веки улавливая мерцание экрана, в том расслабленном состоянии, которое охватывало его после долгого дня. Но, пробежав глазами несколько строчек, неровно наклееных на бланке, ощутил горячий толчок и поднялся одним движением.

Он ждал ее вторую неделю. Был перед этим короткий телефонный разговор, звонили оттуда, из-за помех на линии не все можно было разобрать, но Киселев понял главное: что-то заколодило там, и он должен быть готов… Об этом тоже не сказали прямо, но уже то, что позвонили, — говорило о многом. И теперь особенно радостным было короткое слово «вылетай»…