Сергей Лойко - Шок и трепет. Война в Ираке

Капитан Кевин Нортон, с прекрасным загаром и белесыми голубыми глазами, похожий на героя голливудской продукции класса Б, нисколько не смутившись, объясняет мне, что им надо было где-то приткнуться на ночь, вот они и сломали пару дверей.

«Потом мы, правда, обнаружили в мечети местного “куратора” (он даже не вспомнил слов “мулла”. — С.Я), — продолжает капитан, не вылезая из машины. — Если бы мы знали, что он здесь, мы бы попросили ключи и не стали бы ломать ворота и двери».

Капитан Нортон пропускает мимо ушей информацию о священности этого места. «А что, старик сам попросил нас остаться здесь, — уходит от ответа капитан. — Мне пришлось забрать у него автомат, чтобы наши парни не пристрелили из-за того, что при нем оружие. Так он и говорит: “Раз вы забрали у меня автомат, то оставайтесь здесь, а то придут грабители и угонят мою машину”».

Грабители пошли в другое место. Грабить больницу «Эль-Кинди», например.

Сержант Мэтт Уэст, командир минометного отделения 3-го батальона 4-й дивизии морской пехоты, дежурит со своим отделением на площади напротив Национального театра. Говорит, что им некогда разбираться с мародерами: они заняты тем, что охраняют друг друга.

«Здесь трехмерное боевое пространство, — говорит Мэтт. — Здесь опасность на каждом шагу. Вы знаете, они даже использовали машину «скорой помощи», превратив ее во взрывчатку на колесах для водителя-самоубийцы. Это против Женевской конвенции, понимаете».

Да, сержант еще ничего не понял про эту страну, если говорит здесь о Женевской конвенции.

В центре города, на западном берегу Тигра, мародеры грабят сокровищницу мировой цивилизации — Национальный исторический музей Ирака. Даже страшно подумать, какие бесценные сокровища Междуречья хранились в нем.

Метрах в пятистах от музея блокпост американцев. Мимо проезжают машины с награбленными историческими ценностями, восполнить утрату которых невозможно. Американцы — ноль эмоций.

«Как просто быть ни в чем не виноватым. Совсем простым солдатом, солдатом…»

Город охвачен огнем пожаров. Толпы вандалов поджигают то, что нельзя унести.

В Саддам-Сити радикальное шиитское духовенство пытается установить прядок. Они рассчитывают, что американцы помогут им в этом.

Шейх Тарек Муарыч, в черной робе и белом тюрбане: «Американцы должны прийти сюда и помочь нам прекратить грабежи. Здесь в районе все еще прячется большое количество вооруженных федаинов. Люди не хотят погромов. Люди не хотят, чтобы американцы бомбили их из-за федаинов».

В различных районах города время от времени слышатся взрывы и стрельба. Это американцы уничтожают последние очаги сопротивления.

На улице Эль-Рашид горит отделение Центрального банка. Толпы людей, мужчины, женщины, дети, старики, носятся по всему городу в поисках добычи. По городу везут, несут, волокут, тащат несметное количество ворованных вещей. От пылесосов до оконных рам.

Все-таки в России все как-то цивилизованнее вышло после падения ГКЧП. Хотя украли тоже все. Только не все люди, а избранные.

В гостиницу «Палестина» уже нельзя пройти просто так. Приходится протискиваться через толпы прибывающих и прибывающих журналистов и толпы местных водителей и переводчиков, предлагающих свои услуги. Сегодня я видел тяжело груженный конвой из 50 машин журналистов. Они только что прибыли из Иордании. Граница открыта. Люди приезжают даже без виз.

Заехали с Юрой в наш любимый сирийский ресторан на улице Арасат. Нет ни одного свободного места.

«У победы много отцов. И все они хотят есть, Поехали работать, пока хороший свет», — изрекает Юра. Это самая многословная тирада, которую я услышал от него с начала войны.

Полубог, отец народа и друг всех детей улыбается в усы, не очень естественно отклоняется, чтобы не забрызгать кровью свой парадный мундир, и легко, словно всю жизнь только этим и занимался, перерезает горло ягненку, которого на всякий случай придерживает краснолицый, глыбообразный офицер охраны в чине бригадира. Генералы и министры подобострастно аплодируют и счастливо смеются.

Саддам подставляет волосатую ладонь с толстыми, короткими пальцами под бьющую темным фонтанчиком кровь, распрямляет свой могучий стан, под звуки национального гимна подходит к парадной двери нового президентского дворца «Эль-Салам» (что по-арабски значит «мир») и, приложив липкую от свежей крови ладонь к блестящей медной обивке, одним толчком распахивает дверь в новый дворец, в новый мир, оставляя в истории Ирака еще один кровавый след…

Багдад — стильный город. Стиль убогой безнадеги, который диктовали старая авторухлядь, помойки и вечно юные и беззубые чистильщики разваливающейся на ходу обуви, сменился новым стилем — USMC Style — стилем американской морской пехоты. Город ожил, наполнив свои легкие почти невидимым, почти без вкуса и запаха выхлопным газом танков «Эйбрамс». Новый, окрашенный в тона пустынного камуфляжа, безукоризненный стиль идеального воплощения современного warfare (ведения войны) присущ как всем морским пехотинцам вместе, так и каждому из них в отдельности.

Рассыпанные по всему городу, словно игрушечные солдатики, в позах полной готовности к бою, стоя, лежа и сидя, они выглядят так, будто их только что достали из коробки и покрасили. Они — воплощение стиля omnea mea mecum porto — «все свое ношу с собой». У них всегда есть все — каска на голове, М-16, элегантный и легкий бронежилет с дюжиной маленьких подвесок и карманчиков для фонарика, ножа-наборчика «Leatherman», трех ручек, пластиковой ложки и кучи других необходимых в жизни прибамбасов, часть которых хранится в камуфляжном, по размеру почти школьном ранце за спиной. А ботинки — просто загляденье: желтые, легкие, на толстой рифленой подошве — «специальные пустынные бутсы», в которых нога не потеет даже в 50-градусную жару.

Они передвигаются легко и расслабленно. Они опрятны, чисты, загорелы и все одинаково вежливы и бодры. Их лица светлы, смуглы и открыты. У них нет прыщей и волдырей, нет торчащих, как палка, из-под грязного подворотничка тощих куриных шей с выпирающими кадыками. Нет синяков под глазом. И нет соплей, постоянно текущих из носа. Они не ругаются матом, не просят закурить, не клянчат денег или хлебца.

Они подпускают к себе, разговаривают с нищими детьми, дают им деньги и вкусности из своего пайка. Когда всходит солнце, они опускают на лица забралообразные goggles (громадные солнце- и пылезащитные очки). Когда их застает неожиданная темнота на лестнице в гостинице «Палестина», они поднимают к глазам висящий на шее прибор ночного видения, как в финальной сцене «Молчания ягнят».