Александр Заборов - Жить в России

К числу недоступных крестьянскому пониманию абстракций относилось и право, которое смешивалось с обычаем. Русское обычное право, которым руководствовались сельские общины, считало признание обвиняемого самым убедительным доказательством его вины. В созданных в 1860-х годах волостных судах, предназначенных для разбора гражданских дел и управляемых самими крестьянами, единственным доказательством в большинстве случаев было признание подсудимого.

Сегодня неумение народа мыслить абстрактно особенно проявляется в избирательных кампаниях, иначе невозможно объяснить содержание агитационных роликов. Власть в представлении россиян едина, она не может быть расчленена — иначе она не власть. Большой, а может быть, и большей частью населения страны возможность ругать правительство воспринимается как его несомненная слабость, а значит, и право на произвол, на восстание. Вспомним, она власть потому, что право имеет, а не потому, что делает что-то правильное или полезное.

Мысля очень конкретно, русский человек подходит к людям без национальных, религиозных и каких-либо иных предрассудков. Крестьяне щедро одаривали едущих в сибирскую ссылку, и не из-за какой-то симпатии к их делу, а потому что они смотрели на них как на «несчастненьких». Во время Второй мировой войны гитлеровские солдаты, пришедшие в Россию завоевателями и сеявшие там смерть, позднее сталкивались в плену с проявлениями сострадания. В этой неабстрактной инстинктивной человеческой порядочности лежала причина того, что радикальные агитаторы, пытавшиеся поднять крестьян на «классовую борьбу», столкнулись с таким сильным сопротивлением. Даже в период революций 1905 и 1917 годов крестьянские бунты были направлены на конкретные объекты — месть тому или иному помещику, захват лакомого участка земли, порубку леса.

Если грамотность понимать как способность рационально постигать действительность, то подавляющее большинство жителей России неграмотно.

Опрос ВЦИОМ : Респонденты предлагают прекратить переосмысливать одни и те же события, установить единую историческую правду и записать ее во все учебники истории. По мнению большинства опрошенных граждан России, оценка исторических событий должна быть единой и неизменной, а их переосмысление недопустимо. Так считают 60% респондентов, в первую очередь москвичи и петербуржцы (68%), а также пожилые россияне (66%). Не позволяя переосмысливать одни и те же события историкам внутри страны, россияне так же категорично выступают против национальных трактовок истории. «Историческая правда всегда одна», — заявляет 61% респондентов. «Это шизофрения массового сознания — ответы противоречат друг другу», — считает российский философ, политолог и историк Алексей Кара-Мурза.

Россия — большой военный лагерь. И никакими ухищрениями превратить лагерь в курорт не удастся. Не очень, мягко говоря, важно, что думают по этому поводу «интеллектуалы», важно, что думает большинство населения и, самое главное, какие механизмы выстроили за тысячу лет российскую матрицу. Идеальным военным лагерем был Советский Союз: четыре сорта колбасы, два сорта водки, все живут в суровых походных условиях на марше коммунизма. Можно сколько угодно мечтать об изменении матрицы, но в отсутствии сверхидеи мы просто вымираем и деградируем, что собственно сейчас и происходит. А сверхидея может быть только одна: экспансия — нести Правду в мир.

Как ни старался рабочий сложить детскую коляску из деталей, вынесенных с родного завода по производству детских колясок, — каждый раз получался автомат Калашникова.

Российское государство было нацелено на войну. Из всех европейских стран у нас были самые протяженные и уязвимые границы, самое подвижное население, устремленное вовне в поисках земли. Обширная территория нуждалась для охраны в многочисленных гарнизонах, ресурсы российской империи шли главным образом на военные нужды. Во второй половине XVII века две трети рабочей силы страны расходовались на кормление армии и большая часть средств монархии шла на военные нужды. Военные экспедиции Петра I постоянно поглощали 80–85% дохода России, а однажды, в 1705 году, — 96%. Немногочисленные и, за исключением Москвы, немноголюдные русские города были по преимуществу военными и административными центрами или центрами оборонной промышленности.

Михаил Жванецкий : Однако зачем одной мебельной фабрике тысячи конструкторов-оружейников? Им бы возделывать почву либо тихо разжечь войну между Анголой и Ботсваной и выехать туда по специальности.

Леонид Радзиховский : Сколько раз говорил с обычными людьми. Всегда одно — «развалили армию, суки!». И НИ РАЗУ не слышал: «Да на кой нам хрен этот миллион призывных рабов?! На кой ляд эти безумные расходы — при нищенских расходах на больницы и школы?!» Нет такой мысли. Да, возмущаются расходами на дворцы начальства, на ментов — но Армию не замай!

Дмитрий Орешкин : милитаристская душа государства.

Жизнь в военном лагере имеет свои особенности. Знаменитое русское презрение к смерти, которое играет такую важную роль в бою, в обычной жизни становится кошмаром для начальства. Оно приводит к тому, что не действуют системы наказаний и отказывают системы безопасности. Русские идут до конца, они не будут взвешивать шансы — это и есть основа непобедимости. Гораздо важнее и интереснее умереть за правое дело, чем тихо и спокойно жить в достатке. Эта постоянная жажда подвига, жажда высокого приводит к тому, что русский — тот, кто вязнет в мирной жизни и несгибаем, когда приходит беда. Русские живут в состоянии «форсированного режима», его нельзя расходовать вхолостую, нельзя просто «жить-поживать и добра наживать», эта энергия обязательно должна быть куда-то направлена, иначе она оборачивается на самоуничтожение. Отсюда особая ответственность тех, кто принял на себя руководство страной.

Жесткая российская действительность подготавливает будущих солдат к боевым реалиям. Максимальная боеспособность русской армии достигается в условиях, когда собственный офицер или сержант является для солдат большей угрозой, чем неприятель. Так в русской армии в конце XVIII — начале XIX века, наверное, наиболее боеспособной за всю историю России, вероятность погибнуть от палок, от удара прикладом старшего и подобных причин была большей, чем угроза гибели в сражении. Бояться надо было не врага в бою, бояться надо было своего начальства, всей системы армейской надо было бояться. Заградительные отряды существовали в российской армии задолго до Великой Отечественной войны.