Алексей Колобродов - Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве

«Незнайка в Солнечном городе» появляется в 1958-м. Повесть чрезвычайно созвучна эпохе наступающих 60-х: возрожденной коммунистической вере на «научной основе» (Елизаров: «Солнечный город — мир технокоммунизма, который обеспечивают высокие технологии») . Интересно, что утопия Солнечного города весьма напоминает советскую Москву, какой ее видит старик Хоттабыч под руководством пионера-сталкера Вольки Костылькова в последней, «послесталинской» редакции повести Лазаря Лагина.

А вот по поводу «Незнайки на Луне» — загадка. Можно говорить о непопадании в идеологический мейнстрим, точнее, неполном попадании. Ну ясно, что космические путешествия — уже реальность, полет на Луну — вопрос ближайшего будущего. Однако основной пафос третьего романа — в разоблачении общества — антипода миру земных коротышек. А ведь времена зубодробительной кукрыниксовской сатиры давно позади, в холодной войне — ощутимое потепление, хрущевское «сосуществование» даже после изгнания Никиты Сергеевича — по-прежнему в повестке дня… Да и анализирует Носов (политолог, социолог, экономист и, главное — футуролог) не конкретную Европу с Америкой (слишком уж далек от известных западных образцов лунный капитализм), а полицейское государство, общество потребления и социальных полярностей, где один из основных инструментов воздействия на массы — телевидение (кстати, в 1965 году это казалось фантастикой не меньшей, чем все остальное). Но о глобальных прозрениях Носова — чуть ниже, а пока отметим забавное пророчество литературного скорее свойства. Незнайка в финале своей лунной эпопеи заболевает странной болезнью — самочувствие его последовательно ухудшается от пребывания на Луне — из-за чего, собственно, коротышки меняют планы и стремительно возвращаются на Землю. При этом выражается Незнайка, будто капризный почвенник:

«— Где же солнышко — хныкал он. — Хочу, чтоб было солнышко! У нас в Цветочном городе всегда было солнышко».

И еще:

«— Земля моя матушка! Никогда не забуду тебя!»

Напомню, что именно в поздние 60-е советское почвенничество — в диапазоне от националистического диссидентства до официоза — становится солидной и влиятельной идеологией. Лыко в ту же строку — обозначение, на уровне имен и названий, двух полюсов лунной жизни — космополитического и патриотического. Имена богачей, полицейских, криминалов звучат как иностранные. Точнее, они похожи на кликухи московских стиляг — привет Аксенову: Спрутс, Фигль, Жулио; лунные братки, кстати, как и отечественные бандиты, культивируют собственный стиль — клетчатые кепки и штаны. В то время как бомжи, работяги и крестьяне — вроде холопов и посадских людей в допетровской Руси: Козлик, Клюква, Мизинчик, Колосок. Города — Давилон, Фантомас, Брехенвиль, Лос-Паганос. Сёла — Нееловка, Голопяткино, Бесхлебово, Голодаево, Непролазное…

Чистый Н. А. Некрасов: Заплатово, Дырявино, Разутово, Знобишино…

Оба романа, «Остров Крым» и «Незнайка на Луне», проходят в разной степени по ведомству фантастики и альтернативной истории. Помню, на момент первой отечественной публикации «Острова Крым» фаны-ботаники из клубов любителей фантастики запальчиво спорили, можно ли считать Аксенова фантастом или торопиться не надо… Равно как фантастичен лишь внешний сюжет «Незнайки на Луне», а внутренний жестко построен на альтернативах (снова Елизаров : «Мир коротышек Земли и Луны — это „русские“ миры, а точнее, русские мир и антимир» ). Примерно как в «Острове Крым».

Ну и наконец, еще один забавный поворот: Незнайка всех трех книжек весьма напоминает вечного аксеновского друга-недруга, а также нередкого персонажа (в романе о шестидесятниках «Таинственная страсть» он зовется Ян Тушинский). Очередное странное сближение открыл писатель Сергей Боровиков в своем замечательном цикле «В русском жанре».

«Незнайка из романа Н. Носова — точь-в-точь знаменитейший поэт современности. (…) Сугубый эгоцентризм Незнайки — если уж кто его ударил, так само солнце — вполне сопрягается с панически-общественным темпераментом поэта. (…) Неуемность Незнайки в соединении с дилетантизмом живо напоминают нашего знаменитейшего поэта, побывавшего, как известно, и романистом, и фотографом, и актером, и режиссером, и преподавателем литературы (по ТВ). А если присовокупить добрый, открытый нрав Незнайки, его бесхитростную самовлюбленность и умение попадать в центр любого, прежде всего скандального, события в Цветочном городе — сходство делается поразительным».

А ключевая позиция, на мой взгляд, в следующем.

В «Острове Крым» Василий Аксенов конструирует эдакую «идеальную Россию» — экономически развитое, процветающее общество, открытое и свободное (даже с явным переизбытком демократии), одна из первых примет которого — необычайно продвинутые медиа. Многие на полном серьезе полагают, будто, придумав вездесущий канал ТиВи-Миг с его агрессивными технологиями, Аксенов угадал скорое появление монстров BBC и Euronews. Однако за четверть века до Василия Павловича, в «Незнайке на Луне», может, немногим менее вкусно, описан тот же медийный прорыв — с мазохистским рвением репортеров дать «конец света в прямом эфире» (сцена победы земных малышей над лунными полицейскими посредством невесомости, под воздействие которой попадают и журналист с оператором). Плюс — обилие рекламных вставок, с явным преобладанием «джинсы». Правда, лунное ТВ, в отличие от островкрымского, изначально подвержено цензуре — впрочем, не тотальной, а скорее ситуативной.

Модель Аксенова — чисто футурологическая (отчего она гибнет в романе — другая история). И, наверное, ошибаются те авторы, которые полагают ключевым в «ОК» ностальгический мотив. «Осколок старой России» и пр.; модернизированный романс «Поручик Голицын» в прозе. (Как у писателей Александра Кабакова и Евгения Попова в свежей книге «Аксенов», посвященной памяти друга.) Собственно, и сам Василий Павлович с предельной точностью указывает: залог нынешнего процветания Острова в экономическом плане — своевременно проведенные реформы, а в политическом — отстранение от власти Барона (судя по всему, Петра Врангеля) и других «мастодонтов» Белого движения.

Поэтому у русских читателей всегда был велик соблазн спроецировать аксеновский ОК на реалии посткоммунистической России. Что при Ельцине, что при Путине, что при Путине — Медведеве.

Однако, кроме того же «поручика Голицына» (в широком спектре русского шансона, опереточного дворянства с казачеством и геральдического постмодерна) да примет общества потребления (Аксенов своими «Елисеевым и хьюзом», «Ялтой-Хилтоном» и прочим попал в десятку «Калинки-Штокмана» и «Рэдиссон-Славянской» — впрочем, не бином Ньютона), проецировать особо нечего. Более того, миры Острова Крым и России околонулевых даже не параллельны, а вполне альтернативны. Если угодно, к аксеновскому идеалу, хотя труба пониже и дым пожиже, куда ближе сегодняшний Крым с его туристической автономией и пророссийскими настроениями.