Николай Зенькович - Мальчики в розовых штанишках. Очень грустная книга

Неполный абзац из творения внука: «Когда я, уже взрослый, заинтересовался своими корнями и историей Вятского края, меня поразило обилие имен известных людей, родившихся и живших в этом красивом, но далеко не самом благодатном уголке России. Через три дома от Скрябиных (настоящая фамилия Молото­ва. — Н.З.) рос Алексей Рыков, которого дед в 1930 го­ду сменил на посту главы советского правительства. «Два предсовнаркома из одной слободки, и оба — заики, это же надо», — говаривал дед».

Бывший артист Московского театра оперетты Ни­колай Коршилов коллекционирует забавные истории. Одну из них он рассказал журналистке «Комсомоль­ской правды» Анне Амелькиной.

— Однажды я попал в практически безвыходное положение, — признался он. — Нас с Лилией Амарфий пригласили в Кремлевский Дворец съездов исполнить на банкете, который давало Политбюро в честь оче­редной годовщины Октябрьской революции, дуэт из оперетты «Самое заветное». На музыкальном проиг­рыше я обращаюсь к героине с просьбой ее поцело­вать. На что она отвечает: мол, неудобно, народ во­круг. Я же, глядя в кулисы: «Да нет же никого!» Она, естественно, стесняется, а потом, поколебавшись, спра­шивает, показывая в зал: «А они?» «Да что они пони­мают!» — отмахиваюсь я, и мы целуемся. На всех концертах последняя реплика не вызывала никаких сомнений, но тут... перед нами должны были сидеть не простые зрители, а высшие руководители партии и правительства. И заявлять им, что они ничего не понимают, было бы слишком смело. Признаюсь чест­но, накануне концерта я не спал ночь, пытаясь найти выход из положения. И нашел! Когда дело дошло до роковой реплики, я, широко улыбнувшись Брежневу, Суслову и другим членам Политбюро, раскрыл им дружеские объятия и вместо «Да что они понимают» с нахальным амикошонством залепил: «Да это ж все свои!» Первым, как ни странно, зааплодировал глав­ный идеолог Суслов. А за ним — и все остальные.

— Ходил упорный слух, что вы возглавляли Анти­сионистский комитет. Это правда? — спросил журна­лист Денис Корсаков у актрисы Элины Быстрицкой, исполнительницы роли Аксиньи в «Тихом Доне».

— Ни-ког-да! — категорически ответила Элина Авраамовна. — Я не сторонница национальных ограни­чений или национальных предпочтений. Однажды я приняла участие в организованной правительством акции, связанной с этим... Но все начиналось не так, меня спросили: «Элина Авраамовна, как вы относитесь к тому, что ансамбль Моисеева на Западе забросали однажды гнилыми овощами?» Я ответила, что воз­мущена. «Можете это публично сказать? Приходите туда-то и тогда-то...» Я пришла. Это была очередная кампания, на этот раз, по-видимому, действительно антисионистская. Я увидела там Ойстраха, Райкина, Райзмана, Долматовского, Фрадкина, очень уважае­мых мною людей, и поняла, что все они подобраны по национальному признаку. Мне было противно. Дей­ствительно, мне задали только один вопрос, по поводу ансамбля, и я ответила, но вопросы и ответы там не имели значения. Важно было присутствовать на этой акции. Просто это была очередная большевист­ская гадость.

— А самая большая большевистская гадость, кото­рая вам в вашей жизни была сделана?

— (Пауза). Лично мне... Это и слезы моего отца, и издевательства над людьми. Я была свидетельницей страданий некоторых семей... Я не могу назвать что-то одно, самое большое. В душе накапливались ощуще­ния.

Рассказывает Прасковья Николаевна Мошенцева, врач-хирург Кремлевской больницы, проработавшая там более 30 лет:

— Однажды мой пациент по фамилии Хрущев Ни­кита Сергеевич спрашивает: «Хотите, я вам расскажу анекдот про социализм и воду». Так вот. Как-то в один колхоз из города приехал лектор рассказывать про социализм. Согнали в клуб всех колхозников. На сцене установили стол, накрыли зеленой скатертью, постави­ли, как полагается, графин с водой и стакан. Лекция началась. Лектор читает час — выпивает один графин воды. Читает второй час— выпивает второй графин воды. Третий час — все про тот же социализм — выпи­вает третий графин воды. Наконец лекция закончи­лась. Все вздохнули с облегчением. Зашевелились кол­хозники. Председатель колхоза встал, поблагодарил лектора за интересный доклад и обратился к присут­ствующим: «Товарищи колхозники, у кого какие воп­росы будут?» В зале опять тишина. Никто никаких вопросов не задает. Председатель снова повторил: «Товарищи, у кого будут вопросы?» И снова тишина. У председателя заметно стало портиться настроение, и он уже с некоторым раздражением в третий раз сказал: «Ну, товарищи, у кого-нибудь ведь должны быть вопросы?» И вдруг с заднего ряда несмело под­нял руку пожилой человек небольшого роста. Пред­седатель обрадовался: наконец-то! Человек поднялся со своего места и обратился с вопросом к лектору: «Уважаемый лехтор! Скажите, пожалуйста, вот вы читали про социализм целых три часа, выпили три графина воды и ни разу ссать не сходили. Как же это?»

Хрущев замолчал и испытующе посмотрел на вра­ча. Прасковья Николаевна была обескуражена. Финал анекдота резал ей уши, что было написано на ее лице. Хрущев закатился смехом и сказал:

— Теперь вам ясно, что такое социализм? Вода!

— Никита Сергеевич! Как вы можете так говорить про социализм?

— А что же это, по-вашему, если не вода?..

Врач опять возразила:

— Вы же сами всю жизнь строили социализм и да­же обещали нам коммунизм!

— А что мне оставалось делать? — развел руками Хрущев.

Это случилось, по словам Мошенцевой, когда Ни­кита Сергеевич был уже пенсионером союзного зна­чения.

В нее было влюблено большинство мужского насе­ления СССР. Портреты Людмилы Чурсиной украшали стены армейских казарм, студенческих и рабочих об­щежитий. Но пик популярности прошел. Наступила другая полоса.

— Диссиденткой — ни в жизни, ни в искусстве — я не была, — признается она кинокритику Леониду Павлючику. — Но и к правоверным служительницам советского строя меня относить не надо. Да, я была членом ЦК комсомола, но чувствовала себя среди них белой вороной. Я уже тогда прекрасно видела, что на трибуне говорят одно, а в жизни происходит другое. Меня приглашали подчас на всякие женские форумы, но я не читала по чужим шпаргалкам, а говорила своими словами о природе, любви, предназначении женщины в этом мире. Резко выступала против тяже­лого женского труда на производстве. Свое пребыва­ние в президиумах никогда не использовала для того, чтобы устроить личные дела. Я не знала, как и о чем говорить с начальством, я его сторонилась — это был не мой огород. В итоге за свою многолетнюю актер­скую и общественную деятельность я получила от государства 27 квадратных метров жилья — это все мои «подарки» от власти.