Олдос Хаксли - Серое Преосвященство: этюд о религии и политике

Индийцы считают погибелью для члена одной касты взять на себя функции, принадлежащие другой. Так, если купцы вторгаются на территорию кшатриев и становятся правителями, общество поражают все болезни капитализма; а когда кшатрии делают то, что имеет право делать только теоцентрический брамин, когда они берутся устанавливать закон в духовной области, тогда является тоталитаризм с его идолопоклонством, с обожествлением нации, партии, местного политического начальника. Не менее губительные последствия возникают тогда, когда брамины берутся за политику или бизнес, ибо тогда они теряют свою духовную зоркость и власть, и общество, которое они призваны просвещать, остается в полной темноте, лишенное всякой связи с божественной реальностью, а потому становится легкой добычей проповедников ложных доктрин. Отец Жозеф — яркий пример этого последнего вида смешения каст. Отказавшись от провидчества ради правления, он постепенно, вопреки всем своим усилиям, утратил мистическое видение, которое придавало ему духовный авторитет, — но, к сожалению, не раньше, чем поддержал этим авторитетом множество акций самого сомнительного свойства. (Ришелье был хороший психолог — мы помним, что затевая «мошенничество, он всякий раз использует благочестивых людей».) В очень короткое время отец Жозеф растерял остатки духовного авторитета, и, как уже было сказано, общество стало взирать на него с ужасом, видя в нем человека, способного на любое предательство и преступление.

Иезуиты, ориентированные на политику, практиковали то же губительное смешение каст и приобрели такую же плохую репутацию, как отец Жозеф. Люди ошибались, принимая этих монахов, в общем добродетельных и движимых благими побуждениями, за сказочных чудовищ; но, осуждая основные принципы их работы в миру, они были глубоко правы. Дело провидца — видеть; а если он занят деятельностью, затмевающей Бога, из-за чего видеть становится невозможно, то он не оправдывает доверия, которым его молчаливо облекли ближние. Мистиков и теоцентриков отнюдь не всегда обожают и не обязательно слушают. Предвзятость современников, неприязнь к необычному могут сделать невидимыми добродетели этих маргинальных мужчин и женщин, могут родить ненависть к ним как к врагам общества. Но если они покинут свою периферию, станут бороться за место и власть внутри общественного тела, они непременно вызовут всеобщую ненависть и будут презираемы за измену своему провидческому призванию.

Быть провидцем и быть зрителем — не одно и то же. Когда созерцатель подготовил себя к тому, чтобы стать, по выражению Лаллемана, «человеком многой молитвы», он займется мирским трудом без риска отвлечься от созерцания реальности и с надеждой принести ощутимую пользу. История свидетельствует, что деятельность многих великих теоцентриков была необычайно активной и благотворной.

Работа теоцентриков всегда маргинальна, размах ее вначале крайне мал, а когда она разворачивается, организация, получившаяся в результате, непременно подразделяется на ячейки, достаточно малые для того, чтобы внутри них сохранялась общность духовного опыта, единообразие этического и рационального поведения.

Первая задача теоцентриков заключается в том, чтобы каждый желающий имел возможность разделить их переживание высшей реальности. Группы, организуемые ими, создаются в первую очередь для богослужения ради самого Бога. Назначение их — распространять разные методы (не всегда равноценные) преобразования «естественного человека», учить распознаванию сверхличной реальности внутри кожаного чехла самости. Многие теоцентрики готовы этим ограничиться. У них есть опыт переживания реальности и они передают его ближайшим ученикам или извещают о нем в книге, которую прочтет более широкий круг людей, разделенных большими расстояниями в пространстве и во времени. Или же, действуя более систематически, они собирают маленькие группы, учреждают самовоспроизводящийся орган созерцателей, живущих по уставу. Постольку, поскольку можно ожидать, что они в состоянии поддерживать или даже увеличивать число теоцентриков и провидцев в данном сообществе, эта деятельность имеет определенное социальное значение. Но многие теоцентрики этим не довольствуются, а начинают использовать свои организации для прямого наступления на самые тернистые участки общественной жизни. Наступление ведется с периферии, а не из центра, и всегда (по крайней мере, на начальных стадиях) с санкции чисто духовных авторитетов, а не государственной власти. Иногда это — наступление на экономические пороки общества, как в случае бенедиктинцев, взявшихся возрождать сельское хозяйство и осушать болота. Иногда атакуемое социальное зло — неграмотность, и борются с ним разными средствами просвещения. Бенедиктинцы и здесь были пролагателями путей. (Стоит заметить, что рождением своим бенедиктинский орден обязан причуде одного молодого человека: вместо того, чтобы поступить разумно, как все, — поучиться в римских школах и стать администратором у готских императоров, — он удалился в холмы и три года прожил в пещере. Став «человеком многой молитвы», он вернулся, основал монастыри и составил устав, приспособленный для нужд долговечного ордена трудолюбивых созерцателей. В последующие века орден цивилизовал всю северозападную Европу, ввел или возродил самые лучшие агротехнические приемы того времени, обеспечил единственные доступные тогда средства образования, сохранил и популяризировал сокровища древней литературы. Для многих поколений бенедиктинство было главным противоядием против варварства. Европа в неоплатном долгу перед молодым человеком, который покинул Рим ради норы в холмах над Субиако потому, что больше желал познать Бога, нежели преуспевать в мире или даже «творить в нем добро».)

Работу в области образования вели многие теоцентрические организации, помимо ордена бенедиктинцев, — но слишком часто, к сожалению, в жестких рамках политизированной, поддерживаемой государством и поддерживающей государство Церкви. Позже функцию всеобщего обучения государство взяло на себя — и эта роль подвергает правительства особому искушению, перед которым, в конечном счете, ни одно из них не могло устоять. В этом мы убеждаемся сегодня, когда школьная система почти во всех странах используется как инструмент регламентации, милитаризации и националистической пропаганды. В государстве, проводящем политику добра, а не державную политику, образование оставалось бы общественной заботой, оплачивалось бы из налогов, но было бы возвращено на определенных условиях в частные руки. При таком устройстве школы вряд ли сильно улучшились бы по сравнению с нынешними; но, во всяком случае, их изъяны стали бы разнообразными, а перед особенно оригинальными учителями и теми, кто наделен провидческим даром, открылись бы возможности, в которых им ныне отказано.