Коллектив авторов - Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов

А в русской культуре ничего подобного нет, ибо в России подобные материи не полагают как ценность. Более того, они профанируются, а описанные выше практики не выступают предметом культивирования. Сфера наслаждений и плотских радостей не разработана в русском языке. Это пространство невозможно детализировать и описать.

Зададимся вопросом: как в русском языке, не прибегая к латинской терминологии, различить вагинальный и клиториальный оргазм? Нет в языке слов для этого. А нет их потому, что в нашей культуре все эта сфера табуирована. Различая культуры сбалансированные и культуры, акцентирующие полюса (поощрение или репрессию), я имел в виду эти стороны культурной реальности.

Игорь Клямкин: Алексей Алексеевич, теперь будете выступать?

Алексей Кара-Мурза:

«Тоталитарная репрессия построена на смещении вины на другого»

Меня интересуют главным образом три проблемы. Откуда берется репрессия в той или иной культуре? В какой ситуации репрессия достигает пиковых значений? Можно ли каким-то образом понижать уровень репрессивности?

Скажу сразу, что моя позиция существенно отличается от позиции Игоря Яковенко. Прежде всего, я не связываю репрессию напрямую с традицией и архаикой. Более того, история показывает, что в ряде культур уровень репрессии достигает экстремальных значений именно в периоды радикальной борьбы с архаикой.

Раз уж мы обсуждаем эту тему, то никуда нам не деться от того, что принято называть советским тоталитаризмом. Докладчик не обходит его вниманием, но истоки его ищет и находит опять-таки в культурной традиции. Думаю, что апелляция к ней сама по себе в данном случае мало что объясняет. Вопрос же мне кажется важным, и я посвящу ему свое выступление.

Как известно, в свое время в споре о том, кто виноват в большевистском тоталитаризме, родились два не просто конкурирующих, а отвергающих друг друга подхода.

Подход первый — русофобский: виновата русская почва, русская традиция, «русская душа», которые якобы постоянно воспроизводят деспотически-рабские формы жизни. Отсюда — начатая еще западниками начала прошлого века критика «русского коммунизма» как «азиатизированного марксизма». Смысл данной позиции: коммунизм — это выплеск русского варварства; русские — «азиаты», которые испортили хорошую в принципе идею Маркса, но хорошую для других стран и для другой эпохи.

Подход второй, напротив, русофильский. Его сторонники полагают, что в большевистском тоталитаризме повинен именно марксизм — типичная западная рационально-тоталитарная идея, навязанная России (или «совратившая Россию») и варваризировавшая русскую цивилизацию.

Меня не устраивает ни один из этих подходов. Более того, уже достаточно давно, развивая некоторые идеи Александра Герцена, Ивана Киреевского, Владимира Вейдле и других авторов, я высказал гипотезу, что, возможно, сама русская разборка на тему «кто виноват?» — это тоже большевистское в своей основе действо. Ведь что такое большевизм, как не бесконечный и самовоспроизводящийся поиск все новых и новых виноватых?

Игорь Клямкин: Виноватых, которые должны понести наказание, должны быть репрессированы…

Алексей Кара-Мурза:

Да, и об этом я еще буду говорить. Но сначала — о другом.

Сегодня уже стало очевидным, что наиболее продуктивной в исследовании причин большевизации России оказалась развиваемая мной компромиссная концепция тоталитаризма как «негативного» или «дурного» синтеза. Истоки этой концепции восходят к некоторым догадкам русских мыслителей. Я имею в виду Герцена, которому принадлежит выражение «Чингисхан с пушками Круппа», и Федора Степуна с его определением большевизма как «скифской реализации безбожно-рационалистического проекта». Я имею в виду Илью Бунакова, писавшего об «американском „Форде“, помноженном на российскую азиатчину», и Павла Милюкова, назвавшего коммунистическую Россию «Азиопой» (по аналогии с «Евразией»).

Общая суть идеи «дурного синтеза» в следующем: виноваты не местная почва и не пришлая идея, а их особого рода констелляция, определенный результат их взаимодействия между собой.

Игорь Клямкин: Слово «виноваты» и вам не чуждо…

Алексей Кара-Мурза:

Упрек принят. Надо говорить не о вине, а о причине. И здесь я перехожу непосредственно к теме нашей дискуссии.

В упомянутом мной споре о том, чем определялась победа большевиков — местной почвой или привнесенной чуждой идеей, — было отмечено и наличие третьего объясняющего фактора, а именно фактора тоталитарной репрессии . От этого фактора, естественно, открещивались и западники, и почвенники, полагая репрессию лишь производной либо от тоталитарной почвы, либо, соответственно, от тоталитарной западной идеи. В результате же в этом споре несколько затерялись, были сочтены второстепенными, годными лишь для склонения чаши весов в ту или другую сторону голоса тех, кто говорил: «В споре почвы и идеи первично не то и не другое. Первична и онтологична сама репрессия, которая ищет потенциально репрессивные элементы и в почве, и во внешних заимствованиях, паразитируя на том и другом».

Вы, конечно, спросите, откуда она, репрессия, берется. Отвечаю: из репрессивной идеологии. С одной стороны, изучение феномена тоталитаризма в его разных ипостасях доказывает: идеология сама может быть репрессией. Наверное, она является таковой в любом своем качестве, но есть и особо репрессивные ее разновидности. С другой стороны, существует особая среда, особый контекст, который выдвигает особо острый запрос на тотальность и репрессивность идеологии. А ее тотальность и репрессивность — в установке на поиск, нахождение и уничтожение тех, «кто виноват».

Еще в 1930-е годы Федор Степун высказал мысль, что главная интенция большевизма как формы идейной репрессии есть игра во «вменение вины» с постоянным «смещением объекта вины». «Все нравственное убожество большевицки-революционного миросозерцания и вытекающей из него тактики, — писал он, — заключается в том, что большевистский марксизм не знает понятия своей вины, что у него виноват всегда другой: буржуй, империалист, соглашатель, капиталист и т. д.» [87] Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. Лондон, 1990. Т. 1. С. 87–88. . Но установка такого типа свойственна не только большевизму.

В нашей нашумевшей книжке 1989 года «Тоталитаризм как исторический феномен» мы показали доктринальное родовое единство трех основных видов тоталитаризма (советско-большевистского, итало-фашистского и немецко-нацистского), а также то, что их друг от друга отличает. Любая тоталитарная репрессия действительно построена на «смещении вины на другого». Но сам этот «другой» может пониматься по-разному.